Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I
— Не сердись на посланного, который исполнил свою обязанность,— проговорил монах,— я с большим удовольствием принес бы тебе более приятное известие. Но и дурную весть следует вовремя сообщить!
— Ты прав, благочестивый брат,— ответила Леона со скрытой насмешкой.— Я постараюсь воспользоваться этим известием.
— Что же передать в ответ адвокату Ренару?
— Скажи, что он услышит обо мне! Достаточно ли у тебя денег, чтобы возвратиться в твой монастырь?
— Благочестивому монаху очень мало надо, почтенная сестра!
— На всякий случай возьми это, чтобы не терпеть нужды,— сказала монахиня, кладя деньги в руки монаха.
— Да благословит Святая Дева аббатису Гейлигштейнского монастыря, прекрасную монахиню, которая скрывает свою красоту под темной рясой, наложив на себя обет целомудрия и отрекшись от света. Твой образ еще долго будет стоять перед глазами бедного Краемуса, смущая его сны дивными видениями. Не суди меня строго, благочестивая сестра, ведь я такой же человек из плоти и крови.
Леона с презрительной улыбкой слушала страстную речь монаха, хотя она и говорила ей, что ее красота еще не утратила своей силы.
— Давно ли ты постригся? — полюбопытствовала она.
— Двенадцать лет назад, благочестивая сестра, но твоя красота не могла не пробудить во мне прежних чувств. Двенадцать лет я не испытывал подобных ощущений.
— Ты дрожишь, благочестивый брат, твои глаза горят, что с тобою?
— Позволь мне уйти… Счастье для меня невозможно! — с отчаянием воскликнул монах, поднося к губам нежную руку монахини и падая перед ней на колени.
— Почем знать, может быть, ты не в последний раз видишь меня! — промолвила Леона с интонацией, которая еще больше возбудила монаха.
— В Париже? Эта мысль будет поддерживать меня! Надежда воскрешает меня! Видеть тебя только раз без этого покрывала, налюбоваться тобою — потом можно и погибнуть!
— Потом хоть всемирный потоп! — подхватила Леона с дьявольской улыбкой.— А теперь уходи!
Краемус все еще сжимал нежные руки монахини, осыпая их горячими поцелуями. Наконец Леона сделала движение, чтобы уйти, и он поднялся с колен.
Он пошел рядом с нею по темной аллее.
— Да сопутствуют тебе святые! — промолвила Леона, когда они дошли до места, где их пути расходились.
— Ты приказываешь — я повинуюсь, благочестивая сестра.
Он направился в сторону королевских ворот, но через несколько шагов остановился, а потом ускорил шаг и расстегнул рясу, чтобы холодный ночной ветер освежил его горячую грудь.
Леона слышала, как монах остановился, но она торопливо продолжала путь, однако слова страстного монаха не шли у нее из головы.
«Все вы рабы ваших страстей! — думала она.— Кто станет уважать вас? Все вы должны лежать у моих ног и безмолвно покоряться моей воле. Только он один составляет исключение. Он, которого я люто ненавижу, который и теперь сумел разрушить мои планы. Но моя душа не успокоится, пока моя ненависть не уничтожит его. Это что за хижина? — Леона внезапно остановилась, увидев домик с открытой дверью.— Это не хижина лесничего; вон он раскладывает дрова, а внутри сидит женщина».
Вдруг лицо Леоны исказилось, словно злой дух шепнул ей что-то. Тихо приблизилась она ко входу, чтобы посмотреть, чем так ревностно занята женщина, черты лица которой трудно было разглядеть при слабом мерцании огня. Вальтер стоял к ней спиной и ничего не видел, а женщина нагнулась к ребенку и, целуя его, старалась закутать в платок.
Леона кралась неслышно. Проницательным взглядом смотрела она на молодую мать. Должно быть, это жена сторожа, решила она.
Однако отчего ее так привлекла эта картина? Зачем она так долго смотрела на этих милых существ? Неужели графиня Леона Понинская, которая без всякого сожаления отдала собственного ребенка, которой были недоступны материнские чувства, растрогалась от увиденного?
О нет! Ее холодный взгляд перечеркнул подобное предположение.
Маргарита, еще слабая и бледная после долгой болезни, с улыбкой смотрела на спящего ребенка. Счастье светилось в ее бесконечно добром взгляде.
Леона, хотевшая было удалиться так же незаметно, как и подошла, вдруг увидела нежное лицо женщины и вошла в хижину. Прошмыгнув в темный угол, где ее не было видно, она позвала глухим голосом:
— Маргарита!
Девушка быстро обернулась.
На лице Леоны мелькнула довольная улыбка.
— Ты меня звал, Вальтер? — спросила Маргарита тихо, боясь разбудить спящего ребенка.
Монахиня вышла из тени на свет.
Несчастная женщина вскрикнула: перед нею стояла невысокая знакомая фигура в коричневой монашеской рясе, слабый свет делал ее появление не только неожиданным, но и страшным.
Вальтер, услышав возглас Маргариты, вбежал в хижину и увидел монахиню.
— Отчего ты испугалась? — серьезно, хотя и. благосклонно, спросила Леона.— Разве ты не знаешь, что означает одеяние, которое я ношу, разве оно так страшно, что ты дрожишь?
— Монахиня! — прошептала Маргарита.
— Может быть, вы сбились с пути? — спросил Вальтер.— В таком случае я провожу вас.
— Нет, не это заставило меня остановиться здесь,— ответила Леона.— Я увидела тебя, молодую девушку, в жилище сторожа, и почувствовала беспокойство, заботишься ли ты о спасении своей души. Вы здесь живете уединенно, я вижу ребенка, это твой ребенок, я это знаю — видела, с какой любовью ты его целовала и убаюкивала!
Маргарита не могла вымолвить ни слова, она чувствовала, как ее лицо покрывается краской, а слезы подступают к горлу.
Вальтер счел своим долгом ответить монахине:
— Если бы вы пришли через полчаса, то увидели бы, что я сплю не в хижине, а там, под деревом, тогда как Маргарита и ребенок остаются здесь!
— О, он так добр, благочестивая женщина, он стережет, защищает и печется о нас! Я была очень больна, и этот дорогой друг день и ночь проводил у моей постели! — быстро лепетала Маргарита.
— Ты еще очень слаба на вид, бедная девочка, а в этой сырой, старой хижине тебе никогда не выздороветь. Я желала бы взять тебя с собой; я благочестивая сестра и с радостью уступлю тебе свою келью,— говорила Леона мягким, нежным голосом, протягивая руку Маргарите.
Ласковые слова монахини вселили в Вальтера беспокойство, а Маргарита почувствовала невыразимый страх, когда благочестивая сестра пожимала ей руку.
— Оставьте ее здесь, ей теперь лучше,— сказал лесничий.
— Да-да, оставьте меня здесь, я себя совсем хорошо чувствую. Лесной воздух мне на пользу!
— Я не имею права оставить тебя в хижине лесничего! При всей его доброте и заботе о тебе здесь твоя душа не получит спасения. Поверь моим словам и пойдем со мной!
