Александр Дюма - Асканио
— О да! — невольно прошептала она. — Она красива, она очень красива! — И с этими словами герцогиня д’Этамп судорожно сжала руку девушки.
Коломба открыла глаза и сказала:
— Ах, сударыня, вы сделали мне больно!
Герцогиня тотчас же выпустила ее руку. Сознание вернулось к Коломбе не сразу. Вскрикнув от боли, она еще несколько секунд изумленно смотрела на герцогиню и никак не могла собраться с мыслями. Потом спросила:
— Кто вы, сударыня, и куда меня везут? — И тут же, отшатнувшись, вскрикнула: — О-о! Помню, помню! Вы герцогиня д’Этамп!
— Молчите! — повелительно прошептала Анна. — Скоро мы останемся наедине, и тогда можете кричать и удивляться сколько душе угодно.
Слова герцогини сопровождались жестким, надменным взглядом; но отнюдь не этот взгляд, а чувство собственного достоинства заставило Коломбу сдержаться, и всю остальную часть пути она хранила молчание.
Когда же экипаж остановился у дворца Этамп, девушка по знаку герцогини последовала за ней в домашнюю часовню.
Оставшись наедине, соперницы минуту или две молча смотрели друг на друга испытующим взглядом, причем выражение их лиц являло резкий контраст: Коломба казалась спокойной; ее поддерживала вера в Провидение и надежда на Бенвенуто; Анна была взбешена этим спокойствием, и, хотя лицо ее исказила гримаса, она старалась подавить гнев, так как рассчитывала на свое могущество и на несокрушимую силу воли, чтобы сломить беззащитную девушку.
Герцогиня д’Этамп заговорила первой.
— Ну вот, милочка, вы и вернулись под власть родителя, — начала она тоном, в котором, несмотря на всю мягкость, звучала скрытая издевка. — Но прежде всего позвольте мне выразить восхищение вашей смелостью. Вы… вы необычайно смелы для своего возраста, дитя мое!
— О сударыня, это потому, что мне помогает Бог, — просто ответила Коломба.
— О каком боге вы изволите говорить, мадмуазель?.. А-а! Очевидно, речь идет о Марсе, — насмешливо прищурилась герцогиня.
— Я знаю только одного Бога, сударыня, — Бога доброго и милосердного, который заповедал богатым быть щедрыми, а великим — смиренными. И горе тем, кто не признает Его, ибо настанет день, когда и Он не признает их!
— Превосходно, превосходно, мадмуазель! — воскликнула герцогиня. — Да и время сейчас вполне подходящее для проповедей. Я от души поздравила бы вас с талантом проповедницы, если бы не считала, что все это — наглая попытка приукрасить бесстыдство вашего поступка.
— Я не собираюсь перед вами оправдываться. Да и по какому праву вы можете обвинять меня? — пожав плечами, но без раздражения возразила Коломба. — Вот когда меня спросит отец, я повинюсь ему с должным почтением. Если он станет бранить, — постараюсь оправдаться. А до тех пор, герцогиня, позвольте мне молчать.
— Понимаю, милочка! Вас раздражает мой голос. Вы предпочли бы остаться в одиночестве и помечтать о своем возлюбленном. Не так ли?
— Никакой шум, даже самый неприятный, не помешает мне думать о нем, особенно если мой любимый в беде.
— И вы осмеливаетесь открыто говорить о своей любви!
— Вы, герцогиня, тоже любите его, но боитесь в этом признаться. Вот и вся разница между нами.
— Дерзкая девчонка! — вырвалось у герцогини. — Кажется, ты бросаешь мне вызов!
— О нет! Что вы, сударыня! Это не вызов — просто я отвечаю на ваш вопрос; вы сами принуждаете меня к этому. Оставьте меня с моими мечтами, и я не стану мешать вашим замыслам.
— Ну что ж, пеняй на себя, дитя мое! Раз ты считаешь себя достаточно сильной, чтобы бороться со мной, раз ты призналась мне в своей любви, признаюсь и я тебе, и не только в любви, но и в ненависти. Ты права: я люблю Асканио и ненавижу тебя! В самом деле, к чему мне лукавить? Я могу сказать тебе все, ибо тебе никто не поверит, что бы ты ни вздумала болтать обо мне. Да, я люблю Асканио!
— Мне жаль вас, герцогиня, потому что Асканио любит меня.
— Да, Асканио любит тебя. Что ж из этого! Я заставлю его разлюбить. Я обольщу его, а если моих чар окажется недостаточно, я пойду на ложь и даже на преступление. Слышишь? Недаром я Анна д’Эйли, герцогиня д’Этамп!
— Асканио отдаст свое сердце лишь той, кто будет любить его по-настоящему.
— Да вы только послушайте, что она говорит! — вскричала герцогиня, выведенная из себя самоуверенностью Коломбы. — Уж не думаете ли вы, милочка, что ваша любовь — единственная в мире и не сравнима с любовью ни одной другой женщины?
— Я этого не говорю, сударыня. Конечно, и другие женщины могут любить так же сильно, как я, но только не вы.
— А ты — что ты готова сделать во имя этой хваленой любви, которая, по-твоему, мне недоступна? Чем ты пожертвовала ради нее? Своим одиночеством и безвестностью?
— Нет, сударыня, я пожертвовала своим покоем.
— От чего ты отказалась ради нее? От нелепого брака с графом д’Орбеком?
— Нет, сударыня, я отказалась повиноваться отцу.
— А что ты можешь дать своему возлюбленному? Славу, богатство, власть?
— Нет, я просто постараюсь сделать его счастливым.
— Только-то! — воскликнула герцогиня. — А у меня для него найдется кое-что получше. Я пожертвую ради него привязанностью самого короля; я брошу к его ногам знатность, богатство, почет; он будет править государством — вот что дам ему я!
— Что ж, — улыбнулась Коломба, — значит, ваша любовь даст ему все, кроме самой любви…
— Ну, хватит! — резко прервала герцогиня, чувствуя, что Коломба начинает брать верх.
Некоторое время обе женщины молчали. Коломба держалась спокойно и непринужденно, герцогиня заметно злилась. Но мало-помалу лицо ее смягчилось, просветлело, в нем появился проблеск симпатии: естественной или притворной — трудно сказать. Герцогиня возобновила прерванную битву, стремясь во что бы то ни стало выйти из нее победительницей.
— Ну, а если бы тебе сказали, Коломба: «Отдай за него жизнь!». Как бы ты поступила? — спросила она почти ласково.
— О! Я с восторгом отдала бы ее!
— Я тоже! — воскликнула герцогиня тоном, говорившим если не об искренности ее намерения, то, по крайней мере, о силе страсти. — А честью… — продолжала она, — скажи, пожертвовала бы ты ради него своей честью?
— Если под словом «честь», сударыня, вы подразумеваете мое доброе имя, то пожертвовала бы; но если под честью вы понимаете добродетель, — нет.
— Как, разве Асканио не твой возлюбленный?
— Он мой жених, мадам, не больше.
— Да, оказывается, она его не любит! — воскликнула герцогиня. — Совсем не любит! Честь, это громкое слово, для нее дороже любви.
— Ну, а если бы кто-нибудь вам сказал: «Откажитесь ради него от титулов, от власти, пожертвуйте благосклонностью короля, и не тайно — это было бы слишком легко, — а так, чтобы все об этом узнали!». Если бы вам сказали: «Анна д’Эйли, герцогиня д’Этамп, покинь свой дворец, откажись от богатства, от придворного общества и смени все это на полутемную мастерскую чеканщика!». Как бы вы поступили? — спросила Коломба, потеряв терпение, несмотря на всю свою кротость.
