Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки
– Грануш, отвороти Раймонда!
Нянька отпрянула, опустила веки, строго поджала рот, но армянская ворожея наверняка знала верный способ. Констанция встала на четвереньки, вцепилась в темные юбки старушки:
– Татик-джан! Наведи на нее порчу! Пусть она сгинет, пусть у нее не будет ни минуты счастья! Пусть все, кого она полюбит, предадут ее! Напусти на нее страдание, болезни, уродство, бесплодие, немощь!
– Голубка моя, ты себя-то пожалей! Это же на тебе первой скажется!
Нянька пыталась отцепить ее руки, но голубка знала, что татик сдастся, и волоклась за ней по полу.
– Татик, что меня жалеть-то? Что мне теперь? Я чем угодно рискну, чтобы избавиться от нее, чтобы отомстить! Ты не знаешь, как это! Это… – Констанция схватилась за живот: – Это, как если бы она мне живот вспорола и забрала себе моего младенца!
Оперлась на сундук, с трудом поднялась, шатаясь, направилась к двери. Грануш метнулась поперек, растопырила руки на проходе, зашептала отчаянно:
– Ты хоть посмотри, как ты выглядишь! Хочешь, чтобы тебя объявили сумасшедшей? Чтобы в монастырь заточили? Его отец так от первой жены избавился, и мать его свои дни в монастыре закончила, чтобы папаша без помех со своей Данжерозой развлекался! Может, кто-то только ждет предлога, чтобы избавиться от тебя!
Может, это Грануш рехнулась.
– Да кто он такой?! Я и без него – княгиня Антиохийская, а он – без меня, без моего княжества, – кто он такой? Да такие в обозе этого похода сотнями тащатся!
Нянька потянулась собрать волосы Констанции, нахлобучить обратно головную повязку. В глазах мамушки светилось обволакивающее, обессиливающее, унизительное сострадание. Саму себя стало непереносимо жалко еще и потому, что никогда уже она не будет прежней милой, любящей женой, старательной, рачительной хозяйкой, покладистой и справедливой правительницей. Алиенор спалила лучшую часть души Констанции. Теперь там курился удушливый, горький дым ненависти.
– Я заставлю Луи забрать свою потаскуху из моего дома.
У дверей невесть откуда возникла дама Филомена. Княгиня попыталась молча миновать ее, но избежать мудрости мадам Мазуар можно, лишь оглохнув:
– Ваша светлость, простите, но я должна сказать…
– Не должны, мадам, не должны, – раздраженно отмахнулась Констанция.
– Ваша светлость, пролитого молока не соберешь, но не допустите, чтобы весь Крестовый поход оказался напрасным. Мой долг умолять вас потерпеть. Крестоносцы должны взять Алеппо.
Все что-то должны, а Констанция должна всем. Похоже, вообрази мадам Мазуар, что долг требует обезглавить княгиню, она незамедлительно сделала бы это с тем же жертвенным, но непреклонным выражением длинного, костлявого лица.
– Я лучше буду бродить по руинам Антиохии, чем окажусь обязанной своим спасением королеве.
Пусть вся эта армия провалится в преисподнюю, пусть весь этот их поход окончится одним позором и неудачей, только бы Раймонд никогда больше не увиделся с ней!
– Ваша светлость, истинное счастье можно обрести только в исполнении своего долга, только служение…
– Мадам, ну вам ли учить других, как обрести счастье! – вспыхнула Констанция. – Вы бы мне меньше советов дарили, и я уже стала бы счастливее! Грануш, там один шевалье… Рейнальд Шатильонский, кажется… Пошли его, пусть предупредит короля о моем приходе.
Скрючившись на полу, Грануш шарила по ковру руками, заглядывала под княжеское ложе.
– Сейчас, сейчас… Ты где-то обронила свой крест наперсный…
– Да брось ты этот крест! Иди уже!
Констанция с усилием распахнула свинцовую раму окна, подставила пылающее лицо прохладному ночному ветру. А еще днем было так жарко. Так же еще совсем недавно лицо Раймонда встречало ее лаской и страстью. Она вверилась ему, отдала все, что могла, – невинность, жизнь, любовь, княжество, родила двух красивых, здоровых детей. Ради него было все – заучивание постылой латыни, истовые молитвы, сводящее с ума непрестанное ожидание, старания быть полезной каждым своим дыханием! Ради него княгиня Антиохийская только что не мешки с зерном считала, пропади они пропадом! Всё, всё было ради него. На край земли пошла бы за ним, а он предпочел ей манерную, тщеславную, изменчивую, самолюбивую и неверную женщину.
Был ли Раймонд до сих пор верным мужем? Человеческая природа греховна, рыцари необузданны, а такой несравненный принц, как Раймонд, вряд ли часто сталкивался и вряд ли покорно смирялся с отказом. Вполне возможно, что пока он не посещал ее постель, его одинокие ночи согревали случайные женщины. Тех, кого Констанция подозревала, она удалила от двора и старалась о них не думать, потому что все переменилось, когда они с Раймондом впервые возлегли вместе. Как свежий снег покрывает осеннюю грязь, чистый, незапятнанный слой их любви и преданности покрыл все грехи его юности. Но оттого, что он столько лет был верным и любящим мужем, было только больнее. Блуд – смертный грех, но она бы легче простила его, чем внезапную, невольную и единственную любовь к другой.
Что-то злое, темное, уродливое, новое овладело Констанцией. Она отомстит им всем: и Раймонду, решившему, что его завоевательские планы важнее супружеского долга, и Алиенор, уверенной, что ей все дозволено, и немощному дурачку Луи, не способному обуздать собственную жену! Констанция любой ценой заставит отвратительную Далилу, слабовольного Самсона и бесхребетного венценосца-схимника исполнить свой долг.
Дышать стало чуть легче. Вернулась Грануш, опять обмывала, обтирала мягкой тканью личико своей звездочки, мазала горячую щеку прохладной пастой с ментоловым запахом.
– А Раймонда ты видела?
Татик уставилась в кувшин:
– Не встречала.
Напрасно спросила.
Людовик любезно передал, что «будет рад» принять княгиню Антиохии. Похоже, Капетинг и в обычных обстоятельствах редко чему радуется, а ее приход и вовсе не сулил ему ликования.
Покои французского короля выглядели так, как полагалось выглядеть пристанищу взявшего крест паломника, охраняемого священником-секретарем и оруженосцем-евнухом: на стене висело огромное распятие, к стенам придвинуты три узкие монашеские койки, на сундуке возлежала бережно сложенная кровавая орифламма Сен-Дени, с которой еще Шарлемань ходил на освобождение Святой земли. Окно заслонял Тьерри Галеран, еще один человек, оскорбленный Алиенор. Луи метался по комнате. Увидев княгиню, бросился навстречу, отмахиваясь заранее от всех принесенных ею неприятностей:
– Княгиня, увы, я слышал о вашей размолвке с Раймондом! Я уверен, что все объяснится! Алиенор – она же сущий ребенок! Она так обрадовалась встрече с родичем… К тому же, вы знаете, в Аквитании совсем другие манеры, эта новомодная куртуазность…
