Джеймс Нельсон - Викинги. Ирландская сага
Но Бригит ничуть не устрашилась. Она уперла сжатые кулачки в бока, подалась к Орнольфу, так что лица их едва не соприкоснулись, и вновь скороговоркой выдала какую-то тираду по-ирландски. Если слова ее и не были оскорблением или площадной бранью, то прозвучали они, во всяком случае, именно так. Харальд, пытаясь уловить смысл, смешался окончательно и с каждой секундой выглядел все растеряннее.
— Она отдает себе отчет в том, — начал Харальд и на всякий случай встал между ними, — что эти люди — твои и что ты можешь повелевать ими по своему усмотрению…
Тут Торгрим перебил его.
— Я уверен, что она — воплощенное благоразумие, как и твой дед, — сказал он, после чего, ухватив Орнольфа под массивный локоть, чуть ли не силой отвел его в сторонку от взбешенной ирландской принцессы.
— Послушай, Орнольф, — сказал он, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их нельзя было подслушать. — Совершенно очевидно, что ни тебя, ни меня, и никого другого, кроме Харальда, не волнует, будет ли маленькая принцесса восседать на троне Тары. Полагаю, в самом скором времени он обнаружит, что она обожает его куда меньше, нежели он думает. — Торгрим решил было рассказать Орнольфу о том, что Бригит носит под сердцем ребенка Харальда, но потом передумал. Это лишь усложнило бы дело. Кроме того, он и сам не до конца в это верил. — Однако же те, кто отплыл с нами, угодили в плен к ирландцам. Некоторые из них — наши соотечественники. И мы должны хотя бы попытаться сделать для них что-либо. Если ты преуспеешь, то они окажутся в долгу перед тобой.
Орнольф нахмурился и ничего не сказал, поэтому Торгрим решил прибегнуть к своему самому вескому аргументу:
— Если Бригит вернет себе трон или мы захватим Тару, пусть даже всего на несколько часов, то добыча нам достанется такая, какой мы еще никогда не видывали в этой всеми богами забытой стране.
При этих его словах Орнольф просветлел, и гнев его угас.
— Разумеется, мы можем воспользоваться маленькой принцессой к своей выгоде, — протянул он, медленно выговаривая слова и явно прикидывая варианты, — и, быть может, даже заставим этого болвана Арнбьерна заплатить нам выкуп. Итак, решено: мы выступаем к Таре и посмотрим, какой ущерб можем ей нанести!
Но энтузиазм Орнольфа, однако, отнюдь не воплотился в немедленные действия. Он уже столько съел и выпил сегодня, что без промедления двинуться к столице маршем они никак не могли. Собственно говоря, по мере того, как день клонился к вечеру, создавалось впечатление, что норманны расположились здесь надолго. На берегу разбили палатки, выкопали новые ямы для костров и прикатили бревна для сидения в разрастающийся лагерь. Над поляной повис дым, к которому примешивались ароматы жареного мяса и крепкой выпивки. Повсюду раздавались смех и лязг оружия, которое складывали в пирамиды, и все это придавало берегу реки вид обживаемого бивуака.
На следующий день пиршество продолжилось. Орнольф созвал к себе вожаков своего с бору по сосенке набранного хирда, чтобы разработать план наступательной кампании. За этим последовали очередные возлияния с обильной закуской, а затем собравшиеся вернулись к составлению планов, и завершилось все громким и немелодичным пением. Наконец полдень плавно перешел в вечер, и если кто и покидал лагерь, то только для того, чтобы облегчиться. Торгрим понял, что Орнольф намеренно тянет с выступлением, отчасти для того, чтобы дать понять Бригит, что викинги подчиняются исключительно ему, а еще, как подозревал Ночной Волк, чтобы позлить ее.
Неизвестно, сработала ли первая часть его плана, но вторая явно осуществилась, и с большим успехом. Весь день она провела в одиночестве, дуясь или срывая раздражение на Харальде, когда тот по глупости пытался утешить ее. Орнольф же наслаждался ситуацией от души, да еще и постарался дать это понять Бригит, старательно изображая человека, который никуда не спешит и в ближайшее время не намерен покидать лагерь.
Следующее утро приветствовало их низко нависшими тучами и пронизывающим холодным ветром, с воем раскачивающим ветви деревьев. Торгрим пробыл в Ирландии достаточно долго, чтобы уразуметь: хорошая погода, радовавшая их своим постоянством последнее время, слишком уж затянулась, и теперь боги вознамерились взять с них двойную плату за незаслуженное удовольствие.
Ночной Волк опустился на колени перед маленьким алтарем, который сложил из речных камешков, водрузив на него потертую статуэтку Тора перед пляшущим огоньком, и попросил у бога защиты для своих людей, в первую очередь для Харальда, а если им суждено умереть, то пусть они погибнут, как подобает настоящим мужчинам. И тут он сообразил, что, обращаясь к Тору, машинально потирает серебряный крестик, который давным-давно подарила ему Морриган.
Он встал. За его спиной оказался Старри Бессмертный. Торгрим не слышал, как он подошел к нему. Берсерк выглядел обеспокоенным. Плохая погода и близость врага, сражение с которым откладывалось, действовали ему на нервы.
— Торгрим? — позвал он. Он трогал расщепленный наконечник стрелы точно так же, как Торгрим только что потирал крестик. — Как, по-твоему, сегодня Орнольф даст команду к выступлению? Такое ожидание ни к чему хорошему не приведет.
— Да, я согласен с тобой, — отозвался Торгрим, хотя его резоны, как он подозревал, существенно отличались от тех, которыми руководствовался Старри.
Берсерк хотел лишь одного — сражаться. А Торгрим хотел еще и победить. И каждая минута, которую они предоставляли своему врагу для того, чтобы послать за помощью, укрепить свою оборону и сотворить неизвестно что со своими пленниками, лишь уменьшала их шансы на победу.
— Я поговорю с Орнольфом, — заверил Торгрим Старри. — Нынче же утром.
Но в конце концов ему не пришлось использовать свое влияние на Орнольфа, дабы убедить того выступить немедленно. Старик отличался изрядной склонностью к показухе, но его чувство времени было безупречным, и он здраво рассудил, что игра слишком уж затянулась. И его беспокоило отнюдь не присутствие Бригит, в чем Торгрим не сомневался. Просто Орнольф не мог не замечать растущего раздражения своих людей, как и того, что они все чаще без нужды обнажали оружие, затачивая его, а потом вновь вкладывали в ножны, их негромкой ругани и разговоров вполголоса. Даже норманны не могли есть и пить до бесконечности. Рано или поздно, но им требовалось иное развлечение.
Утром, на рассвете Орнольф быстрым шагом вышел из шатра. Его массивная туша была обернута ярдами материи, которая заменяла ему тунику, и он застегнул на горле огромную шкуру медведя, которую надевал всегда, собираясь на битву. Он убил медведя собственноручно, еще в молодости — так он. во всяком случае, говорил. Поначалу выходило, что он убил его ножом, но с годами рассказ об этом событии становился все более захватывающим, и медведь погибал то загрызенный им, то задушенный голыми руками.
