Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел
А затем я вспомнил другие слова наставника: «Ты лучше, чем думаешь о себе».
Вот в этом и заключается моя миссия — стать лучше. Я буду таким, каким меня хотел видеть синьор Ферреро. Отдам долг его вере в меня, занявшись самосовершенствованием. И это станет моим искуплением.
Я оставался под лодкой, надеясь, что Доминго, как мы договорились, явится в бар. Прошло немного времени, мои ноги затекли, голова разболелась, но желание вылезти из-под шлюпки и потянуться остужал дующий с моря холодный ветер. Он сотрясал мое укрытие и свистел между досками рассохшейся шлюпки. Я заметил попавшую в шквал гондолу: с головы лодочника сорвало шляпу, ветер утюжил поверхность воды. Хлынувший потоками ливень немилосердно избивал мое убежище, лился мне на голову, хлестал вокруг. Так продолжалось несколько часов. У меня зуб на зуб не попадал, урчало в пустом животе. Я обхватил себя руками и, таясь от всех, прильнул к щели, но не поверил глазам, увидев Доминго. Он подошел со стороны причала, держа кусок брезента над головой, и замер под дождем, глядя на обуглившуюся раму подвального окна.
Я выбрался из-под шлюпки и бросился к нему.
— «Черные плащи»…
Доминго предостерегающе поднял руку.
— Нам надо спешить. Капитан ждет.
В такой ливень на улице никого не было — только горбившиеся у входов в дома проститутки с намокшими волосами да два матроса, спешившие мимо, уткнувшись подбородками в воротники. Черные глаза Доминго блеснули из-под ресниц, но он не смотрел в мою сторону. Дождь струился по нашим лицам, ветер теребил волосы. На небе вспыхнула зазубренная молния, и над Венецией послышался глухой, словно львиный рев, раскат грома.
Мы подошли к судорожно раскачивающемуся у причала большому грузовому судну; волны били в его просоленный корпус. Доминго поднялся по трапу и махнул мне рукой. И в этот момент из пелены дождя появился Бернардо: промокший, весь в грязи, он ринулся прямо ко мне. Ткнулся мне в ноги, замурлыкал, коснулся холодным носом, поднял мокрую от дождя маленькую мордочку и посмотрел на меня своими огромными глазами. Кот преданно следовал за мной, когда мы бежали из дворца, спешил по улицам, нашел в церкви и вот теперь оказался рядом, когда я собрался подняться на борт. От его верности у меня сладко заныло сердце. Я взял его на руки и понес маленький клубочек по трапу.
Капитан не находил себе места — крутил головой, дергал усом. Он бешено замахал руками, требуя, чтобы я поспешил. Вгляделся в дождевую мглу у трапа на пристани и спросил:
— Где второй?
— Если вы ждали двоих, то должны вернуть половину денег, — ответил Доминго.
— Ах нет, я вспомнил, достаточно одного. Уходим! Вон с корабля!
Я тронул товарища за плечо.
— Спасибо, Доминго, ты спас мне жизнь.
Он сунул руки под мышки и потупился.
— Не за что. Удачи, Лучано.
— Я сказал — вон! — крикнул капитан и пихнул Доминго в грудь так, что тот скатился по трапу и скрылся в струях дождя.
У шкипера не было времени на сантименты.
— Ступай в трюм, пока кто-нибудь тебя не увидел! — подтолкнул он меня к низенькой двери. И только тут я вспомнил о письмах старшего повара в моем кармане. Их следовало отдать Доминго. Но капитан не позволил задержать корабль. — Хочешь дождаться «черных плащей»? Пошевеливайся!
Ту ночь я провел у едко пахнущих бочек. Их скрепляли железные обручи, настолько холодные, что, казалось, обжигали, когда я к ним прикасался. Я насквозь промок, продрог и беспрестанно трясся. Кончики пальцев онемели, и я дул на них, вспоминая детскую мечту — забраться на корабль и уснуть в сухом тепле между тюками с флорентийской шерстью под мерное покачивание на волнах. В этом трюме не было ни одного теплого предмета, кроме двух хрупких тел — моего и Бернардо. А груз профессионально упаковали для перехода по морю — в деревянные бочки, запечатанные смолой от влаги и соли.
Шторм раскачивал корабль с борта на борт и с носа на корму; меня подбрасывало и колотило то об одну, то о другую бочку. Подступила морская болезнь, я начал давиться, но в желудке было пусто. Во рту ощущался горький металлический привкус, и я часто глотал, чтобы от него избавиться.
Каким-то образом мне удалось сдвинуть несколько бочек в неровный круг, и мы с котом забрались в середину. Там было тесно, от бочек несло сыростью, холодные металлические обручи причиняли боль, но по крайней мере меня не швыряло словно тряпичную куклу. При первом приступе клаустрофобии я глубоко вдохнул и вернулся в настоящий момент. Очень нелегкий, но я его пережил.
Наш капитан, крепко держащийся на ногах бывалый морской волк, надежно упрятав меня в трюм, стал вполне дружелюбным. Принес мне краюху хлеба и полбутылки вина и веселым голосом пожелал спокойной ночи. Я знал, что мне надо поесть, хотел есть и попытался это сделать. Но как только вспоминал о старшем поваре, Марко и о том, что книга навсегда утеряна, не мог проглотить ни куска. Набивал полный рот, жевал мякоть для Бернардо, и кот лизал с моей ладони. Собрав все силы, чтобы не поддаться качке, я прижался щекой к дощатому полу. Бернардо привалился ко мне и старательно вылизывал лапы. Я вдыхал запахи соленой воды и вина, мокрой шкурки кота и влажной шерсти. От трения о шероховатый пол щека стала согреваться. Изнеможение даровало мне милосердное забытье, и я уснул.
А когда проснулся на следующее утро, шторм уже кончился и судно свободно скользило по легкой зыби. Мы с Бернардо поднялись на палубу. Я не знал, надо ли и дальше прятаться, но решил, что нет. Ведь я заплатил за проезд — то есть заплатил старший повар Ферреро. Свет ослепил меня, и капитан поздоровался с приветливой улыбкой. От его нервного тика не осталось и следа. Он боялся только в порту: ему бы не поздоровилось, если бы кто-нибудь заметил, что он присваивает деньги за провоз неожиданного пассажира. Но в море я был волен разгуливать где вздумается.
Мне никогда не приходилось видеть так много голубого пространства. В Венеции вдоль зеленых каналов стояли дома и загораживали горизонт. Порт был постоянно переполнен судами из разных стран, и лес мачт скрывал море.
Здесь же вода сливалась с небом, и голубизна простиралась на все триста шестьдесят градусов. Я вытянул руки и медленно сделал круг. Стараясь держать равновесие на мерно покачивающейся палубе, подошел к борту, взялся за поручень и бросил первый взгляд на мир за пределами Венеции. Хотел потрогать бескрайнюю голубизну и ощутил, как небо течет между пальцами. На мгновение мир показался мне добрым и бесконечным. Но вот мяукнул Бернардо и потерся о мою ногу, и все снова закружилось в скорбном круговороте. Покой бесконечных небес был всего лишь иллюзией.
