Артур Конан Дойл - Сэр Найджел Лоринг
— Клянусь святым Денисом[68], брат, — улыбнулся король, — если бы словами можно было разить их насмерть, вы уложили бы всех англичан еще до того, как мы выступили из Шартра. Вы еще новичок в ратном деле; вот когда вы раз-другой повидаете поле боя после сраженья, вы поймете, что все нужно делать обдуманно, в должном порядке, иначе будет скверно. Во времена нашего отца мы поступали, как вы советуете: седлали коней и мчались на англичан, будь то при Креси или еще где-нибудь, только толку от этого было мало. Ну, а теперь мы поумнели. Как ваше мнение, сеньор де Рибомон? Вы объехали их фронт и посмотрели, какой у них вид. Вы атаковали бы их, как советует мой брат, или распорядились по-иному?
Де Рибомон, высокий темноглазый красавец, на миг задумался.
— Ваше величество, — произнес он наконец, — я действительно проехал вдоль всего фронта и обоих флангов вместе с сеньорами де Ландасом и де Боже. Они сейчас здесь, на вашем совете, и подтвердят то, что я скажу. Так вот, ваше величество, я полагаю, что, хотя мы превосходим англичан числом, их расположение среди живых изгородей и лоз таково, что лучше было бы их сейчас не трогать: провианта у них нет, и им волей-неволей придется отходить, а вы сможете последовать за ними и навязать им бой в более благоприятных для нас условиях.
Совет неодобрительно зашумел, и маршал сеньор Клермон, покраснев, вскочил на ноги.
— Эсташ, Эсташ, — воскликнул он, — я помню дни, когда у вас было храброе сердце и высокий дух! Но с той поры, как король Эдуард пожаловал вам вон то жемчужное ожерелье, вы все время избегаете случая помериться с англичанами.
— Сеньор де Клермон, — твердо ответил де Рибомон, — не пристало мне затевать ссору перед советом его величества и в виду врага, но позже мы к этому еще вернемся. А пока что помните: король спросил моего совета, и я дал тот, который считаю наилучшим.
— Для вашей чести, сеньор Эсташ, было бы лучше, если бы вы промолчали, — заметил герцог Орлеанский. — Неужели мы отпустим врагов с миром, когда они прямо-таки у нас в руках, да вдобавок нас вчетверо больше? Уж не знаю, где нам потом поселиться, — ведь вернуться в Париж с таким позором просто невозможно. А как мы посмотрим в глаза нашим дамам?
— Ничего, Эсташ, вы хорошо сделали, сказав то, что вы думаете, — вмешался король. — Но я уже объявил, что сраженье произойдет нынче утром, так что обсуждать больше нечего. От вас же я хотел узнать, как нам лучше всего повести атаку.
— Конечно, ваше величество, я сделаю все, что могу. Справа у них река, по берегам ее болота, а слева — густой лес, так что наступать нам можно только в центре. Вдоль их фронта тянется густая живая изгородь, за ней я разглядел зеленые куртки лучников. Их там тьма — как осоки у берегов. Сквозь изгородь ведет лишь одна дорога, по ней в ряд проедут только четыре всадника. Она проходит через их позиции, Значит, ясно, что, если мы хотим отогнать англичан назад, нам надо преодолеть изгородь, а лошади, да еще под градом стрел, что посыплются на них сзади, наверняка спасуют. Поэтому я полагаю, что следует сражаться в пешем строю — как это сделали англичане при Креси, а то лошади нам будут сегодня скорее помехой, нежели помощницами.
— Мне это тоже приходило в голову, ваше величество, — поддержал старый маршал Арнольд д'Андреген. — При Креси даже самым отважным приходилось обращаться в бегство — что ты поделаешь с конем, взбесившимся от боли и страха? А на ногах мы сами себе господа, и спрос будет только с нас.
— Добрый совет, — заметил герцог Афинский, обратив к королю иссохшее умное лицо. — Только я добавил бы еще одно. Англичане сильны своими стрелками, и если нам удастся расстроить их ряды хотя бы на самое короткое время, мы возьмем эту изгородь. В противном случае нас будут обстреливать с такой силой, что мы потеряем половину людей, так и не дойдя до изгороди: ведь теперь-то мы отлично знаем, что с близкого расстояния их стрелы пробивают любую броню.
— Ваши речи, сеньор, справедливы и мудры, — прервал его король, — только скажите нам, пожалуйста, как именно вы намерены расстроить ряды английских лучников?
— Я, ваше величество, отобрал бы сотни три конников, самых лучших и самых дерзких во всей нашей армии. Мы проехали бы по этой узкой дороге за изгородь, развернулись вправо и влево и обрушились на стрелков уже по ту сторону. Конечно, этим тремстам пришлось бы очень худо, но что они значат для нашего многочисленного войска, если таким образом мы расчистим путь для их соратников?
— Ваше величество, — вмешался немец граф Нассауский, — позвольте и мне сказать два слова. Я прибыл сюда с моими сотоварищами, чтобы, рискуя жизнью, помочь вам в вашей распре. Однако мы желаем сражаться по своему обычаю, и сочли бы бесчестьем спешиться только потому, что побоялись английских стрел. Поэтому, с вашего соизволения, мы пойдем на прорыв, как советует герцог Афинский, и расчистим для вас путь.
— Это невозможно! — сердито возразил сеньор Клермон. — Странно было бы, если б среди французов не нашлось людей, готовых проложить дорогу для войска французского короля! Послушать вас, граф, так выходит, что вы, немцы, смелее французов? Клянусь Пресвятой Девой Рокамадурской, еще до ночи вы убедитесь, что это не так. Вести эти три сотни на столь почетное дело пристало мне самому, маршалу Франции.
— По тем же причинам на это и у меня есть право, — вмешался Арнольд д'Андреген.
Немецкий граф стукнул по столу железным кулаком.
— Поступайте, как вам угодно, — сказал он, — только вот вам мое слово: ни я, ни кто иной из немецких всадников не спешится до тех пор, пока наши кони смогут нас нести. В нашей стране в пешем строю сражается только простой люд.
Граф Клермон подался вперед. С губ его готово было сорваться резкое слово, но тут в перепалку вмешался король.
— Довольно, довольно, господа, — обратился он к спорящим, — вам надлежит высказать свое мнение, а решать, что вам делать, буду я. Граф Клермон и вы, Арнольд, отберите триста самых смелых всадников и попытайтесь прорваться через заслон стрелков. А что до вас, граф Нассауский, вы сохраните, раз этого желаете, свой конный строй и пойдете за маршалами, чтобы поддержать их атаку. Все остальное войско будет сражаться в пешем строю, тремя отрядами. Один поведете вы, Шарль, — тут король любовно похлопал по плечу сына, герцога Норманского, — другой — вы, Филипп, — и он бросил взгляд в сторону герцога Орлеанского, — а главные силы поведу я сам. Вам же, Жоффруа де Шарни, я вверяю на сегодня орифламму… А кто этот рыцарь и чего он желает?
У входа в шатер стоял высокий рыжебородый молодой рыцарь в плаще с красным грифоном. По его раскрасневшемуся лицу и растрепанной одежде было видно, что он очень спешил.
