Роберт Ши - Монах: последний зиндзя
Пустота места казалась крайне странной для Моко. Все буддистские храмы, которые он видел, были украшены золотом, толпами статуй, раскрашенных в ослепительные цвета. Храмы синто, пустые, как этот, были величественные в сравнении с ним. Только зал медитаций Ейзена был так же прост, но даже там имелась статуя Дарума, основателя дзена, чтобы совершенствоваться в созерцании. Жемчужный монастырь был почти полон, когда Моко вошёл. Белые балахоны сидели впереди, серые – сзади. Моко опустился рядом с задними и стал ждать. Гулкие звуки продолжались, и вместе с этим он слышал шарканье обутых в сандалии ног, так как остальные монахи входили в храм.
Резко наступила тишина. Настоятель Тайтаро и шике Дзебу вышли из-за алтаря. Шике был наг. Его тело, костлявое и мускулистое, было размечено оспинами шрамов и крест-накрест расчерчено рубцами. Нагота в храме? Это поразило Моко, напомнив ему слухи о непристойных занятиях зиндзя. Тайтаро был в своем белом балахоне настоятеля.
Отец и сын встали лицом к собравшимся, Тайтаро начал долгую проповедь, которую Моко нашёл невозможной для понимания. Старый настоятель призывал солнце, луну, звёзды, землю и различные формы природы в свидетели и благодарил, что они сотворили эту ночь. Проповедь частично пелась, частично говорилась в жутких, пронзительно высоких тонах, и это продолжалось долгое время. Голос Тайтаро в последние годы утратил звучность и был слабым и шелестящим. Наконец старый мудрец сказал:
– Монах Дзебу, наиболее глубоко мы сожалеем о том, что должны призвать тебя из твоей деятельной жизни в более высокий круг нашего Ордена.
Моко чувствовал, что оба они – Тайтаро и Дзебу – читали наизусть строки древнего ритуала. Аромат фимиама наполнял его ноздри, – запах, отличный от любого, который он когда-либо обонял, что-то среднее между кедром и чаем. Моко чувствовал себя спокойнее.
– Орден уже однажды просил тебя подвергнуться тяжёлому испытанию, которое могло кончиться твоей смертью, – сказал Тайтаро. – Это требуется от тебя опять.
– Я готов.
Тайтаро поднял руку:
– Пусть он будет связан и подвергнут испытанию!
Испытанию? Это заставило Моко привстать. Он наблюдал с растущим ужасом, как два монаха в сером подошли, положили Дзебу на алтарь и привязали его руки и ноги веревками к железным кольцам в камне. Тогда, стоя на алтаре, один из монахов прикрепил длинное, тяжёлое копье к верёвке, свисающей с кровли потолка, так, что оно было нацелено прямо в грудь Дзебу. Если бы копье упало, оно пронзило бы его сердце. «Это сумасшествие, – думал Моко. – Неужели шике вышел из тяжёлого испытания в Осю только для того, чтобы быть убитым своими собственными людьми?» Моко хотел кричать от этого безрассудства, но страх парализовал его язык.
– Ты можешь отказаться от этого испытания, – сказал Тайтаро. – Если ты согласишься продолжать испытание, будет так же, как когда ты был посвящен в Орден. Ты либо докажешь, что достоин, либо прекратишь существование.
«Скажи им, что ты не будешь продолжать, шике Дзебу, – молча понуждал Моко. – Почему нужен риск смерти ради чего-то, что не является даже честью? Почему нужно отказываться от своей жизни ради этих сумасшедших?» Но затем он вспомнил, что шике Дзебу, которым он восхищался более, чем всеми другими людьми, сам один из сумасшедших.
– Я буду продолжать, – сказал Дзебу твёрдым голосом.
– В определенное время в жизни каждого человека наиважнейшее из всех решение должно быть принято, – сказал Тайтаро. – Таким решением будет определение полного направления будущего человека и возможность воздействия на бесчисленные другие жизни также. Мы называем эти решения жизненными задачами. Монах Дзебу, мы знаем, что ты стоишь сейчас перед лицом жизненной задачи, разрешив которую ты можешь определить свою собственную судьбу, также как и судьбы других. Чтобы быть допущенным в круг учителей, ты должен ответить на два вопроса. Первый: какая жизненная задача стоит перед тобой сейчас? Второй: что ты будешь делать, чтобы разрешить ее? Твои ответы должны показать этим собравшимся учителям и настоятелям Ордена, что ты достиг уровня посвящения, для того чтобы быть учителем. Тебе дана вся эта ночь. Ты должен ответить на вопросы до восхода солнца.
Старый монах отвернулся прочь от алтаря, где Дзебу лежал связанный и нагой, с блестящим стальным копьем, направленным в его сердце, и сел на свое место в переднем ряду белых балахонов. Гул ударов трости по голому бревну начался опять, и монахи поднялись с песнопением на каком-то странном, давно утраченном языке. Монастырь вторил эхом их низкому гудению.
Моко поразился: «Мы действительно собираемся сидеть здесь до рассвета»? Он вспомнил из узнанного в Китае о небесных телах, что эта особенная ночь Первого месяца была самой короткой ночью в году.
Конечно, он хотел, чтобы у шике было все время мира для нахождения правильного ответа на странные вопросы старого Тайтаро, но этот каменный пол собирался быть ужасно жестким до утра. Он был болезненно жестким уже сейчас. Непостижимая песня продолжалась все дальше и дальше, и Моко утратил всякий след времени. Он задремал. Он услышал шелест балахонов около себя и увидел, что многие монахи ходят вдоль стен храма. Некоторые из них беседовали на низких тонах, другие даже покинули здание. Как могли они гулять и болтать, когда человек лежал связанный там, на камне алтаря, в опасности? Смертельной? Те, кто остался на своих местах, продолжали дьявольское песнопение.
Чуть позже, чувствуя себя немного пристыженным, поворачиваясь спиной к шике, но представив его просто страдающим в ночи или уснувшим в храме, что было бы неподобающим для шике Дзебу, Моко встал и поплёлся наружу. Было облегчением после сладкого фимиама дышать запахом ночного воздуха и наблюдать светлячков, мерцающих подобно звездам на горизонте.
– Что ты делаешь здесь, Моко-сан? – произнёс голос позади него. Моко вздрогнул и обернулся. Это был старый Тайтаро.
Его замешательство и негодование пузырились на губах Моко.
– Святой отец, простите меня, но это кажется подобным полному безумию! Я знаю, что вы любите своего сына. Я был с вами в горах Осю, когда вы чуть не умерли сами, борясь за сохранение его жизни. Как отважились вы поощрять его рисковать своей жизнью, чтобы другие зиндзя могли назвать его учителем, когда это кажется бессмысленным настолько, насколько возможно?
Подозрение внезапно возникло в его мозгу.
– Или он в действительности не рискует жизнью вообще? Вы бы не позволили ему быть заколотым копьем, не так ли?
– О да! – сказал Тайтаро. – Если его ответ выяснил бы невежество в истине посвящения, я бы сам разрезал веревку ударом своего меча, и копье упало и убило бы его.
