Александр Быков - Стылый ветер
— Это хорошо, Ахмет. — Дервиш сел на корточки рядом. — Порой любовь спасает там, где бессильна даже самая изощренная мудрость. Мария свободна теперь. Это я знаю наверняка.
— Ольга. Ее звали Ольга.
«Тебе пора домой, Ольга», — мысленно проговорил дервиш.
«Скажи ты мне раньше, что хочешь остаться здесь, с ним, я бы мог это устроить, — прошептал голос Сатаны. — Теперь поздно. Ты выбрала то, что хотела. Я обещал вернуть тебя домой и помогу дервишу сделать это. Так же, как помог Цебешу месяц назад перетащить тебя сюда... А уж с дервишем потом...»
— Сатана теперь надежно запрятан. Уж я-то ничего ему не позволю. Лишь бы теперь добраться живым до какого-нибудь безлюдного места, выждать там, протянуть несколько лет, пока сила его в этом мире не иссякнет... Вы молодцы. Он не сломил вас. Сумели...
— Прощай, Ольга! — Ахмет сглотнул. — Прощай. Мы победили. — Он улыбнулся. Смахнул слезу. — Победили. Отчего же так горько?..
«Ухожу... я уже ухожу, Ахмет, — прощалась с ним Ольга. — Все, что было со мной здесь, отступает, смазывается... Еще немного времени пройдет, и я забуду многое... но не тебя. Ахмет, если это все-таки наш общий мир и если правы те, кто верит в переселение душ, может быть, мы еще встретимся? Я буду искать тебя, я же так и не сказала, что люблю... Прости, что бросила тебя здесь, прости, что мы так мало...»
«Иди. Иди и не оглядывайся, а то не успеешь», — прошептал дервиш.
Под ногами у Ольги лежала дорога. Серебряная тропа во тьме, похожая на лунную дорожку на воде. И свет, очень похожий на лунный, — свет электрического фонаря во дворе, возле дома. Там ее ждал привычный мир двадцатого века: занятия в университете, домашние дела, вечеринки... Вскоре она действительно забудет о многом и выйдет замуж. За того, чья улыбка напомнит ей Ахмета. Так будет.
Будет?..
«Вы думаете, это все?» Насмешливый, чуть хрипловатый голос Сатаны заставил ее замедлить шаги и оглянуться. Теперь она видела этот, уже почти покинутый, мир как на ладони. Саллах и Ходжа сочувственно глядели на Ахмета. Тот смотрел вдаль, на тающий в бескрайней синеве Адриатики черный парус шебеки. А дервиш сидел, прислонившись спиной к камню отвесной белой скалы, и беспокойно поглядывал вокруг, ожидая подвоха.
«Что еще ты задумал, нечистый?»
«Хочешь скрыться теперь от всего мира? Замуровать меня хочешь в своей смиренной душе, старик?»
«А хоть бы и так. Что сможешь ты сделать, если я так поступлю?»
«Ничего не смогу. Только созерцать и изнутри разъедать твою душу. О, она крепка... Крепче слоновой кости, сильней, чем у многих. Но ты человек. Жалкий человечишко, такой же, как они все. Ты не сможешь устоять перед искушением Силы и Власти. Иметь возможность, Силу, чтобы наградить достойного, наказать негодяя, спасти невинно осужденного, излечить страдающего... и не пользоваться этой Силой... Ты не сумеешь. А раз воспользовавшись ею, ты уже не сможешь остановиться. Потому что есть граница между спокойствием и движением. Но между добром и злом границы нет. Начав для других, продолжишь ты уже для себя. Даже если сейчас для себя ты придумал эту грань — не заметишь ее, не сможешь на ней удержаться...»
«Нет! Я удалюсь в горы, в пустыню. Туда, где совсем нет людей. Некому будет мне помогать, некого наказывать... »
«А что ты будешь делать, если на тебя нападут? Не станешь сопротивляться? Позволишь себя убить, как барана?»
«Нет! Ведь ты же вселишься в него, в того, кто убьет меня!»
«Стало быть, станешь сопротивляться ему? Убьешь его сам? Я помогу тебе в этом, старик».
«Нет! Это грех — убивать. Ни разу я не шагну навстречу тебе...»
«Тогда что?»
«Если это воры, грабители — отдам им все, что есть у меня. Постараюсь их убедить не убивать... У меня получится, я знаю. В каждом человеке, даже самом низком, есть искра света, которую можно раздуть».
«Стылым ветром раздуть. Иначе, без моей помощи, не выйдет».
«А я попытаюсь. И сам не первый год живу. Языком и умом Аллах не обидел».
«Хочешь попробовать?.. — Сатана засмеялся. — Как раз сейчас тебе представится такая возможность».
Из-за поворота тропинки снизу вышли трое: Матиш, Милош и Ульбрехт. Милош — с саблей в руке.
— Вот тут где-то я видел осину. Как раз подойдет на кол для этой ведь...
Ахмет, Ходжа и Саллах одновременно оглянулись. Их руки сами собой легли на рукояти пистолей.
«Вот ты, старик, и оказался меж двух огней. Этим людям есть, что сказать друг другу. Первая же пуля зацепит тебя. Ну, что ты теперь будешь делать?»
Инквизиторы узнали албанцев и тоже потянулись к оружию.
«Они же сейчас поубивают друг друга! Господи, неужели ты не остановишь их? Неужели все было зря?!» Ольга замерла на месте. У нее не было сил вернуться назад. Но и вперед идти она уже не могла. И крикнуть... Даже ее крик теперь им не слышен. Она могла читать на лицах, чувствовать, слышать мысли всех семерых.
— А вот и господа албанцы. — Матиш плотоядно улыбнулся и положил руку на заряженный пистоль, заткнутый за кушак.
«Но это же те самые итальянцы! — сообразил Ульбрехт. — Я, помнится, под Линцем упился с ними в хлам!.. Выставили меня полным идиотом!.. Если бы их не было так много... Или хотя бы напасть на них из засады! Какая глупость — встретить их так, лицом к лицу... Впрочем, если Матиш рискнет напасть на них, то придется его поддержать. Господь нас не оставит... Только бы рука не дрогнула и пистоль не дал бы осечку!»
«Ударить первыми — вот единственный способ спастись сейчас, — думал Ходжа. — Ведь они не остановятся. Бешеные псы инквизиции — они так и будут гоняться за нами, пока мы их не пристрелим. О Алла! Зачем Ахмет влез во всю эту историю? Неужели во всем мире Всевышний не нашел никого другого, чтобы распутать этот сумасшедший клубок?.. Что же Ахмет медлит? Они же перестреляют нас не задумываясь, лишь бы угодить своим господам — католическим святошам!»
«Кто раньше успеет выдернуть пистоль?.. — пронеслось в голове у Милоша. — Ох, лучше пистоль. Тут у меня есть еще шансы. А на саблях этот тощий и их офицер — звери лютые. Как резали в пух и прах они на перевале мятежных крестьян!.. Может, это и Цебеша они?.. И лошадей точно они увели... Да что ж Матиш тянет! Скорей бы все кончить...»
— Давно вас не видел, пан Матиш, — ощерился Саллах. — Жаль, не хватило у меня духу добить вас тогда, кинжалом. Вот Шайтан и свел снова наши тропки... — а про себя подумал: «Уж воистину, Шайтан. Два раза убить мог: тогда и в Маутендорфе, во время заварушки... Неужели все снова? Ведь ЕЕ тело уже бездыханным лежит на песке. Тогда пожалел их... За что же теперь буду стрелять? Ладно... Если у этих собак одна только месть на уме, придется стрелять. Не погибать же теперь тут из-за своей доброты... Брызнут их мозги по камням, так же как у Коротышки Дюпена. Пусть только начнут... Пусть только посмеют...»
