Вальтер Скотт - Уэверли, или шестьдесят лет назад
— Но он истечет кровью.
— Несчастный! — воскликнул Фергюс, поддавшись на мгновение чувству сострадания, но тут же добавил:
— Впрочем, до вечера таких будут тысячи. Так идем.
— Не могу, это сын фермера моего дяди.
— О, если он из твоих людей, о нем надо позаботиться. Я пришлю тебе Каллюма, но, черт возьми! Ceade millia molligheart! note 368 — продолжал нетерпеливый предводитель. — Как это такой старый служака, как Брэдуордин, мог послать нам полуживых пленных, от которых одна обуза!
Каллюм явился с обычной быстротой. Своей заботой о раненом Уэверли скорее выиграл, нежели проиграл в мнении горцев. Они бы не оценили человеколюбивого чувства, которое почти при всех обстоятельствах не дало бы Уэверли пройти мимо любого существа, попавшего в беду, но, узнав, что страдалец был одним из его людей, они единодушно решили, что Уэверли ведет себя как добрый и внимательный вождь, заслуживающий любви своих вассалов. Примерно через четверть часа бедный Хэмфри испустил дух, умоляя своего молодого господина, когда он вернется в Уэверли-Онор, позаботиться о старом Джобе Хотоне и его хозяйке и заклиная его не воевать против родной Англии вместе с этими дьяволами в юбках.
Когда он скончался, Уэверли, первый раз в жизни видевший предсмертную агонию и наблюдавший последние минуты своего сержанта с искренней болью и немалыми угрызениями совести, приказал Каллюму отнести тело в лачугу. Молодой гайлэндец выполнил приказание, не преминув предварительно осмотреть карманы покойного, которые, впрочем, как он заметил, уже порядком пообчистили. Он забрал себе, однако, его плащ и, действуя с предусмотрительной осторожностью спаниеля, прячущего кость, укрыл его в кустах дрока, тщательно заметил место и сказал:
— Если придется снова побывать в этих местах, заберу его для матери. Из него выйдет отличная накидка для моей старой Элспет.
Ценою больших усилий удалось им догнать своих, ушедщих далеко вперед вместе с колонной, которая стремилась поскорее занять возвышенность над деревней Транент, так как считалось, что войска противника должны будут пройти между ней и морем.
Грустная встреча со своим бывшим сержантом навела Уэверли на целый ряд бесплодных и мучительных размышлений. Из рассказа Хотона выходило, что меры, принятые подполковником Гардинером, были вполне оправданы и даже совершенно необходимы, поскольку именем Эдуарда пользовались для возбуждения солдат его отряда к мятежу. Только сейчас припомнил он обстоятельства, связанные с печатью: он потерял ее в пещере разбойника Бин Лина. Очевидно, этот хитрый злодей забрал ее себе и использовал как средство для махинаций в полку; и теперь уже Эдуард не сомневался, что пакет, уложенный в укладку его дочерью, прольет дополнительный свет на его деятельность. Тем временем несколько раз повторенное Хотоном восклицание «Эх, сквайр, почему вы нас бросили?» звучало у него в ушах как погребальный звон.
«Да, — говорил он себе, — я поступил с вами легкомысленно и жестоко. Я увел вас с родительских полей, лишил защиты великодушного и доброго господина и, когда я подчинил вас всем строгостям военной дисциплины, не захотел нести свою долю этого бремени, уклонился от возложенных на меня обязанностей и бросил на произвол коварных злодеев как свое доброе имя, так и тех, кого я должен был защищать! О нерешительность и беспечность! Если вы сами по себе и не пороки, то сколько чудовищных мук и бедствий вы несете с собой!»
Глава 46. Канун боя
Хотя гайлэндцы двигались очень быстро, солнце уже садилось, когда они поднялись на возвышенность, с которой была далеко видна широкая открытая равнина, простиравшаяся к северу до моря. На ней были расположены на большом расстоянии друг от друга небольшие деревни Ситон и Кокензи и большое село Престон. Через эту равнину тянулась нижняя береговая дорога на Эдинбург, которая выходила на нее возле усадьбы Ситон-хаус и снова углублялась в горные ущелья недалеко от городка, или села, Престона. Этот путь к столице и избрал английский генерал, считая его самым удобным для кавалерии и полагая, по всей вероятности, что столкнется на нем с горцами, движущимися в противоположном направлении из Эдинбурга. В этом он просчитался, ибо принц, руководствуясь собственным здравым смыслом и советами тех, к кому он прислушивался, оставил дорогу свободной и предпочел занять сильную позицию, господствующую непосредственно над ней.
Не успели гайлэндцы ее достичь, как их сразу же построили в боевой порядок вдоль гребня холма. Почти в то же время авангард англичан показался из-за деревьев и изгородей Ситона, намереваясь занять открытую равнину между высотами и морем, причем расстояние, отделявшее одну армию от другой, составляло не больше полумили. Уэверли мог отчетливо разглядеть, как эскадроны драгун, выслав вперед дозоры, выходят один за другим из лощины и строятся на равнине фронтом к войскам принца. За кавалерией последовала вереница полевых орудий, которые, поравнявшись с флангом драгун, также выстроились фронтом и направили свои дула на горы. За артиллерией растянутой колонной шли три или четыре пехотных полка. Их примкнутые штыки были словно ряды стальных изгородей и блеснули яркой молнией, когда по данному сигналу полки круто развернулись и встали прямо против гайлэндцев. Вторая артиллерийская батарея и еще один конный полк замыкали шествие и стали на левом фланге пехоты, так что вся армия была теперь обращена лицом к югу.
В то время как англичане проделывали все эти эволюции, горцы тоже не теряли времени и деятельно готовились к бою. Как только отдельные кланы выходили на гребень, обращенный к противнику, они немедленно строились фронтом, так что оба войска пришли в полный боевой порядок в одно и то же время. Когда все было окончено, шотландцы огласили воздух устрашающим воплем, который много раз отразился от высившихся позади холмов. Регулярные войска, не уступавшие им по духу, бросили им вызов столь же громогласно и выстрелили два раза по аванпосту гайлэндцев. Последние горели желанием немедленно кинуться в атаку, причем Эван Дху убеждал Фергюса следующей аргументацией:
— Красные солдаты шатаются на ногах, как яйцо на палке. Если мы нападем на них первыми, у нас будут все преимущества, а скатиться с горы не стоит никакого труда. Это, ей-богу, под силу и бараньему сычугу с кашей.
Но хотя расстояние, которое предстояло преодолеть горцам, было незначительно, склон горы отличался большими неудобствами: он был не только заболочен, но и пересечен каменными оградами и во всю длину перерезан Глубокой и широкой канавой. Все это должно было дать опасное для горцев преимущество регулярным войскам, которые свободно могли перестрелять горцев, прежде чем те успеют пустить в ход свои палаши, на которые их учили рассчитывать. Поэтому командирам пришлось прибегнуть ко всему своему авторитету, чтобы умерить неистовый пыл гайлэндцев, и только несколько застрельщиков было спущено вниз для перестрелки с аванпостами противника и для разведки местности.
