Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I
Смятение и ужас охватили толпу. С криками дети и женщины бросились к узким проходам, а мужчины требовали застрелить взбунтовавшегося льва. Ложи быстро опустели, а офицеры, сидевшие возле арены, поспешили покинуть свои кресла — разъяренный лев был слишком страшным противником для человека, вооруженного маленькой шпагой.
Читатель может спросить, почему не принесли ружья из артистической. На это можно ответить, что описываемая нами сцена в сущности продолжалась считанные мгновенья, так что никто не нашелся так быстро, чтобы принести оружие, единственное средство к спасению. Лев, оказавшись на свободе, осмотрелся и торжествующе заревел, львица, видя дверцу открытой, намеревалась последовать за ним. Но Лопин ударом бича загнал ее назад. Постаравшись как-то прикрепить задвижку, он отбросил хлыст и вытащил из-под трико кинжал.
Публика, ринувшаяся к выходу, вдруг заметила, что лев обратил внимание на несчастную незнакомку, вырвавшую у Лопина ребенка.
Инстинкт самосохранения толпы был так силен, что люди обрадовались — теперь лев займется бедной жертвой. Но Лопин знал, что не одна смелая до безумия девушка падет жертвой разъяренного зверя, он тоже погибнет, если ему не удастся убить льва, спасая свою жизнь потерей укрощенного зверя.
В этот момент раздался громкий крик:
— Я иду! Не бойся, я сейчас!
Это был Вальтер; схватив наверху тяжелый железный шест, которым пользовались ламповщики, не переводя дыхание, перескакивал он со скамьи на скамью. Но не успел он преодолеть еще и половины пути, как лев, сидевший до тех пор на песке, вскочил и бросился на убегавшую мать, которая с ребенком на руках хотела перескочить барьер.
Крик ужаса потряс стены цирка.
Когти зверя разодрали платье несчастной, она упала, прижимая к груди ребенка. Еще минута — и молодая женщина превратилась бы в кровавый кусок мяса.
Лопин отскочил назад. Художник и шталмейстер устремились к арене. Но как помочь бедной матери, не знали: даже выстрелить в льва без риска попасть в женщину никто не решался, тем более что вокруг зверя и его жертвы поднялось облако пыли.
Тут Вальтер достиг барьера.
— Назад! — закричал ему Лопин.
Но Вальтер ничего не слышал.
— Назад! Она погибла, не приближайтесь — он бросится на вас.
Не медля ни секунды, Вальтер поднял прут и изо всех сил ударил им льва по гривастой голове.
Последовала минута томительного ожидания.
Потом лев, оставив свою жертву, оглянулся, чтобы броситься на врага.
Никто не осмеливался помочь отважному юноше, даже Лопин замер в нерешительности. Но Вальтер уже вторично поднял свой тяжелый прут и снова опустил его на голову готового броситься на него хищника.
Лев испустил глухой яростный рев, потом его передние лапы подогнулись, и он свалился на арену.
Цирк замер: убил или оглушил зверя удар? Слышался только глухой плач придавленного телом матери ребенка.
Вальтер с замиранием сердца приблизился к лежавшей без чувств Маргарите.
Он бережно взял на руки ее и ребенка. Теперь было видно, что львиные когти задели не только шею, но и руку безжизненно лежавшей молодой женщины. Ребенок же остался совершенно невредим.
— Доктора, доктора! — кричали в публике.
Когда Вальтер внес Маргариту в уборную наездниц и положил на диван, в комнату вошел цирковой врач.
Старая Адамс сняла с Маргариты окровавленное платье. Лиди прислала несчастной темное платье и теплый платок. Наездница была добра, как почти все легкомысленные люди.
Доктор, сделав перевязку, сказал Вальтеру, что раны Маргариты неопасны, когти льва каким-то чудом не задели жизненно важных органов, но спокойствие и внимательный уход за больной необходимы.
Вальтер горячо поблагодарил доктора, смущенный тем, что не может заплатить ему за помощь.
— Ни пфеннига, мой милый,— сказал врач, пожимая руку рабочего.— Вам еще предстоит немало издержек.
Он дал ему лекарства и все необходимое для заживления ран, чтобы уменьшить лихорадку, которая, по его мнению, должна была начаться, и предупредить нервную горячку, возможную после столь сильного потрясения.
Маргарита наконец пришла в чувство и в первую очередь спросила о ребенке.
Ей подали его. С нежностью она прижимала его к сердцу и с благодарной улыбкой посмотрела на Вальтера. Не в силах говорить, она взяла его за руку, но он и без слов понял ее чувства.
Только когда разошлась толпа любопытных у входа в цирк и Маргарита немного приободрилась, Вальтер повел молодую мать в свою хижину. Большую часть пути ему пришлось нести на руках не только ребенка, но и мать.
В хижине он как можно лучше перестелил свою бедную постель и уложил несчастную женщину. Когда она уснула, он долго еще стерег беспокойный сон той, которая теперь делила с ним его кров, хотя и не так, как он некогда мечтал.
XXXIV. ПРЕКРАСНАЯ МОНАХИНЯ
Минуло несколько месяцев после происшествия в цирке. При дворе произошли решительные перемены. Пока о них знали только близкие придворные, но последствия их уже ощущались во всех слоях общества, в том числе и в народе. Если прежде духовные и светские интересы уравновешивались, теперь все больше проявлялся решительный перевес в пользу церкви.
Возникли новые монастыри. Религиозное чувство и истинное благочестие составляют благо не только для всего общества, но и для каждого отдельного человека. Каждый по воле Божьей имеет право развивать их в себе согласно собственной совести и собственным убеждениям. Если же истинное благочестие, возвышающее душу, заменяется ханжеством, а глубокая, чистосердечная вера — лицемерием, то внешние признаки религиозности наносят вред, последствия которого неизмеримы.
Король, как мы знаем, был свободным от предрассудков человеком. Он любил мир, потому что он способствовал благоденствию страны, и этот человеколюбивый настрой короля, как мог, поддерживал граф Монте-Веро. Королева же, напротив, впала в меланхолию, близкую к отчаянию. Она была глубоко огорчена (хотя никогда не сознавалась в этом даже самым доверенным лицам) тем, что Бог не давал ей детей. Этим обстоятельством воспользовалось стремившееся к светской власти духовенство.
Умение и ловкость использовать подобные обстоятельства всегда отличали духовенство; с древних времен оно прибегало к одним и тем же средствам для увеличения своего могущества. У всех народов земли, какую бы религию они ни использовали, на какой бы ступени цивилизации ни стояли, было время, когда духовенство всеми возможными средствами стремилось к светскому господству. История неопровержимо доказывает это.
