Анатолий Брусникин - Девятный Спас
Пока Алёшу несли по улицам, он исхитрялся-таки подглядывать через ресницы. Всё правильно: от кирхи поворотили налево, вон и «Два голубя». И в дом внесли, в какой надо — над дверью жестяная вывеска, где намалёван циферблат и угловатыми буквами написано:
Johann Stamm. Uhrmacher
Гвардии прапорщика тащили какими-то узкими переходами. Носилки стукались об углы, о шкафы.
Сердце заколотилось быстрее, приготовляясь к опасности. Из оружия у Алёши был узкий веницейский кинжал, запрятанный в левом рукаве и маленький, меньше ладони, пистолет в потайном чехольчике под мышкой. Если станут убивать — задёшево не возьмут.
Однако не то что убивать — особенно рассматривать его пока никто не собирался. Нигде не остановившись, подмастерья проволокли носилки через весь дом и вынесли на задний дворик. Алексей понял это по солнечному сиянию, по гоготу гусей.
— Скорей, ради Бога, скорей! — поторопил по-немецки чей-то голос, доселе не звучавший. — Сюда!
Сопящие от натуги парни перешли на бег. Куда это «сюда»? Попов рискнул подглядеть ещё раз.
Его несли к калитке в заборе. Она была открыта, там стоял представительный господин в хорошем парике, при шпаге и нетерпеливо постукивал тростью.
Иоганн Штамм приблизился к незнакомцу с почтительным поклоном.
— Благодарю. Вот вам за старание.
Зазвенело золото.
— Ах, мой господин, вдруг наведается лекарь из госпиталя или, того хуже, представители власти? — спросил часовщик с беспокойством. — Что я скажу?
— Уезжайте на неделю-другую. Вы ведь собирались в Санкт-Петербург открывать новое отделение? А слуги скажут, что ваш племянник очнулся и уехал с вами… Вынимайте его из носилок! Только замотайте сначала!
Говор был южнонемецкий. Или, пожалуй, австрийский. Попов надеялся улучить миг, осмотреть распорядительного господина получше, но не успел. Сильные руки подняли «больного» из носилок, замотали в одеяло, повлекли куда-то.
Скрипнула дверца, укутанного Алёшу усадили на мягкое, привалили спиной к стенке. Снова скрип. Качнуло кверху. Тронулись.
Судя по звуку тяжёлых шагов и по скорости движения, гвардии прапорщика несли в портшезе. Но кто, куда? Бог весть. Ясно было одно: на подмогу теперь рассчитывать нечего. Шпиги будут караулить у часовой мастерской попусту.
Размотаться и выглянуть в окошко, чтобы понять, в каком направлении движется портшез, было нетрудно. Но нельзя — увидят потом, что «беспамятный» ворочался.
Дышать между тем становилось всё трудней. Обмотали Попова чересчур усердно, оставить для носа дырку не догадались. А может, им всё равно, подохнет гонец или нет, лишь бы заполучить шкатулку…
Разинув рот, Алёша пытался всосать через шерстяную ткань хоть сколько-то воздуха. На счастье, мука удушьем длилась недолго. Носильщики остановились, опустили портшез на землю.
— Вынимайте, да осторожней. Не стукните головой о косяк, — сказал тот же голос (выговор был точно австрийский).
Похоже, цесарские козни — вот первое, что подумал Лёшка. Вторая мысль была отрадной: а ещё похоже, живой гонец для них предпочтительнее мёртвого. Иначе о его голове бы не пеклись.
Снова его куда-то несли по ровному, затем вниз по ступенькам.
— Кладите на скамью. Одеяло больше не нужно, заберите с собой.
Звук удаляющихся шагов. Тишина.
Сквозь сомкнутые веки можно было разобрать, что в помещении темно или почти темно. Поблизости потрескивала свеча.
Чуть-чуть приоткрыв левый глаз, Попов поскорей его опять закрыл. Рядом кто-то сидел и, кажется, внимательно рассматривал лежащего.
Гвардии прапорщик успел разглядеть низкий сводчатый потолок, стол, на столе канделябр. То ли погреб, то ли подвал.
Вдруг предположительный австриец вскочил. Стуча каблуками по каменному полу, вошёл кто-то ещё. Должно быть, главней первого, догадался Алёша. Догадка сразу же подтвердилась.
— Он здесь, экселенц, — сказал первый.
— Обыскали?
У второго акцент был тоже австрийский. Всё-таки цесарцы!
— Нет смысла, ваше сиятельство. Его обшарили сначала русские, потом больные служащие. Всё, что было найдено, лежит на столе. Поразительно, но ничего не украдено. Даже деньги на месте. Я навёл справки. Лейтенанта нашли слуги кронпринца. Очевидно, вскоре после падения с лошади. Ночные бродяги не успели до него добраться.
Оба австрийца стояли у стола, перекладывая бумаги и вещи. Теперь Алёша мог подсматривать без опаски. Видел только спины, но ему и так уже было всё понятно. «Экселенц», да ещё «сиятельство» у цесарцев только один — граф фон Клосски, дипломатический резидент императора Леопольда. Вот и разрешилась главная загадка. Теперь бы убраться отсюда подобру-поздорову да начальству доложить, и задание будет выполнено.
— Ничего похожего на депешу, — сказал граф. — Может быть, она зашита в сапогах или в одежде? Скорее, Хольм, скорее! Я займусь ботфортами, вы одеждой. С минуты на минуту здесь появится Штрозак!
Только что гвардии прапорщику всё было ясно, а теперь опять запуталось.
Во-первых, почему австрийцы не знают, где спрятана депеша?
Во-вторых, какой ещё Штрозак, из-за которого экселенц должен торопиться и собственными ручками щупать чьи-то грязные сапоги?
Пришлось снова закрыть глаза. Проворные пальцы принялись ощупывать швы на одежде Алёши, и он стиснул зубы, чтобы некстати не расхихикаться — с детства боялся щекотки. На всякий случай застонал.
— Пистолет под мышкой. В рукаве нож, — сказал чёртов Хольм, вынимая спрятанное оружие. — Видно, бывалый агент. С конём ему только не повезло… Нет, больше ничего.
— У меня тоже. А не могли московиты обнаружить депешу? Что если это ловушка? — нервно молвил резидент.
— Если б это была ловушка, то депешу как раз бы оставили, — ответил Хольм, видно, человек неглупый. — Что это за лаковая коробка? Позвольте взглянуть, экселенц.
Они снова стояли у стола, плечом к плечу. Что-то здесь было не так. В письме ведь говорилось, что тайна шкатулки получателю известна!
Хольм пробормотал:
— Мне доводилось слышать про японские ларцы с секретом… Там внутри что-то есть. Потрясите — слышно. Но как открыть?
— Делайте, что хотите, но откройте! Должность первого секретаря предполагает хоть малую толику полезности! — рассердился граф.
— Поздно, экселенц… Это его шаги.
В дверном проёме возникла фигура, вверху и внизу узкая, а посерёдке очень широкая. «Как расстегай», подумал Алёша, зажмуриваясь, — сейчас его снова будут рассматривать.
— Приветствую ваше сиятельство, а также вас, герр Хольм. Уф, как же я торопился! — пропыхтел Расстегай голосом, какой бывает у людей жирных и одышливых. Выговор у него был не австрийский, а какой-то другой, пожёстче. — Это он?
