Фредерик Марриет - Сто лет назад
— Да, да, я знаю!.. Но мне необходимо узнать еще некоторые подробности. Разве у вас нет другого имени? Под этим ли именем вы будете и впредь известны знакомым вам и знающим вас людям?
— Не совсем! — сказал я. — До сих пор это было мое полное имя, но в самом непродолжительном времени меня будут звать сэр Александр Месгрев, баронет Фаристон-Холла из Кумберланда!
— Благодарю, — сказал священник, — вот это именно то, что мне нужно было знать; а миледи, ваша супруга, имеет какое-либо другое имя, кроме Эми?
— Нет, не думаю!
После этого священник принялся составлять наше брачное свидетельство, подписал его, скрепил церковной печатью и занес в церковную книгу; затем мы с ним вернулись в гостиную.
— Вот брачное свидетельство, — проговорил священник, подходя к Эми, — оно должно храниться у супруги, а потому, миледи, вручаю его вам!
— Миледи вам очень признательна за вашу любезность, — сказала улыбаясь Эми, полагая, вероятно, что сельский священник титулует ее из любезности.
Некоторое время она держала в руке свидетельство сложенное, в том виде, как оно ей было вручено, затем из любезности или просто от нечего делать развернула его и стала читать.
Я в это время разговаривал со священником, которому вручил приличную моему званию благодарность за его беспокойство, но заметив, что Эми стала читать брачное свидетельство, стал издали наблюдать за ней. Она, видимо, радостно удивилась и направилась с раскрытой бумагой в руке к отцу, предложив ему прочесть.
Старик вооружился очками, и забавно было видеть, какими глазами он посмотрел на свою дочь, как только кончил чтение документа. Затем он подошел ко мне и указывая на текст брачного свидетельства сказал:
— Скажите, пожалуйста, как должен я впредь называть мою дочь?
— Эми, я думаю, как и до сих пор, кроме разве только тех случаев, когда вы будете иметь основание бранить ее; тогда вы должны будете обращаться к ней, как к леди Месгрев: я, как вы видите из этого документа, являюсь в настоящее время сэром Александром Месгревом, баронетом Фаристон-Холла и владельцем довольно крупного состояния, унаследованного мной от отца. До моего возвращения в Англию мне ничего не было известно об этом, и если я умолчал об этом до настоящего момента, то только для того, чтобы моя дорогая Эми имела удовлетворение доказать, что она вышла за меня под влиянии вполне бескорыстной любви ко мне, а не из желания получить титул и высокое положение в обществе.
— Это было чрезвычайно мило с твоей стороны, Александр, — сказала она, — и я искренне благодарна тебе.
— Теперь, моя милая Эми, ты понимаешь, почему я звал тебя с собой в Кумберланд. Я хотел, чтобы ты сразу вступила во владение своим будущим поместьем и резиденцией и заняла подобающее тебе положение в обществе. Надеюсь, сэр, — обратился я к ее отцу, — что вы не захотите расстаться с нами, и мы всегда будем жить под одним кровом, пока Бог продлит нам жизнь!
— Да благословит вас Бог обоих, — проговорил мистер Треваннион, — я, действительно, не могу расстаться с вами и должен последовать за моими детьми.
Полчаса спустя мы опять уже сидели втроем на софе, и я снова рассказывал моей жене и ее отцу о себе: я должен был объяснить им, каким образом очутился в том положении, в котором они меня видели раньше, и причины, побудившие меня, а затем и моего брата Филиппа, покинуть родительский дом и решиться самим пробивать себе дорогу в жизни. Случилось это так:
«Сэр Ричард Месгрев, мой отец, женат был на девушке из высшего круга, с большими связями, мисс Арабелле Джонстон, и жил с нею, как я имею основание полагать, счастливо почти двадцать пять лет, когда Богу было угодно отозвать ее к себе. Я прекрасно помню свою мать, — продолжал я. — Хотя я с братом жил у воспитателя в шести милях от родового поместья, но мы постоянно бывали дома, и она скончалась, когда мне было уже шестнадцать лет. Могу только сказать, что более элегантной, изящной и добродетельной женщины, вероятно, никогда не существовало. От этого брака у отца было четыре сына и две дочери; старший сын — Ричард, второй — Чарльз, третий — я и четвертый — мой брат Филипп; сестры, Жанет и Мабель, были обе значительно моложе нас. В ту пору, когда скончалась моя мать, мой старший брат служил в королевских войсках, куда поступил по призванию к военной службе, хотя как наследник титула и поместья, дающего чистого дохода 4000 фунтов ежегодно, не имел надобности избирать себе какую-либо профессию. Второй брат мой, Чарльз, имевший страсть к путешествиям, уехал в Восточную Индию, где ему предложено было весьма высокое положение. Я и брат Филипп по молодости лет еще жили дома, как и обе наши сестры. Я не стану говорить о своем горе, когда мы потеряли мать, а перейду главным образом к моему отцу, о котором я имею много сказать. Это был добрый, но слабохарактерный человек, легко подчинявшийся всякому влиянию. При жизни матушки это не приводило ни к чему дурному, и все в доме шло надлежащим образом; но после ее смерти стало совсем другое. С год он тосковал по жене и оставался спокойно в своем родовом поместье, довольствуясь присмотром за хозяйством, и так как он стал за последнее время хворым, то совершенно забросил охоту и всякий другой деревенский спорт. Скотоводство было всегда его излюбленной страстью, и он иногда целые часы проводил на скотном дворе, преимущественно в коровнике и молочной. Здесь в числе других работниц находилась дочь одного местного крестьянина-землепашца, девушка весьма красивая и привлекательная на взгляд; черты лица были мелки и правильны, глаза быстрые, фигура стройная и миниатюрная, нимало не напоминавшая грубого сложения большинства крестьянских девушек. Ей было лет семнадцать или немного больше. Она казалась красива, мила и скромна, но на деле была вовсе не тем, чем казалась; это была чрезвычайно хитрая, скрытная и, как оказалось впоследствии, честолюбивая превыше всякой меры женщина. Мой отец, по природе очень влюбчивый, невольно прельстился этой девушкой и скоро стал проводить почти все время в молочной; внимание, каким он удостаивал хорошенькую работницу, было до такой степени явным, что ее товарки, другие скотницы и коровницы, стали в шутку называть ее миледи. Спустя несколько месяцев мой отец впервые заболел сильным приступом подагры; но болезнь недолго удержала его, и спустя шесть недель он был уже снова на ногах и продолжал свои ухаживания за молоденькой коровницей.
Мы с братом Филиппом жили у своего воспитателя; приходя домой, слышали о том, что здесь происходило, и постоянно издевались и подшучивали над фавориткой, всячески стараясь досадить ей или причинить какую-нибудь неприятность. Когда мы, наконец, вернулись домой, отец вторично заболел сильным приступом подагры, которая приковала его к постели и он потребовал, чтобы послали за этой девушкой, и она ухаживала за ним. Не могу вам сказать в точности, что тут произошло, только несчастная страсть отца к этой молодой крестьянке достигла таких размеров, а пропорционально с ней возрастало и честолюбие девушки, что в конце концов, приблизительно месяцев шесть спустя, эта дочь простого поденщика, работница с нашего скотного двора возвысилась до положения леди Месгрев; ей было в ту пору лет 18, а моему отцу — под семьдесят.
