Том Шервуд - Мастер Альба
Дервиш, крутясь и подпрыгивая, вбежал под тень дерева, остановился и визгливо выкрикнул:
– Салом Алейкюм!
Несколько человек откликнулись, проговорив:
– Ва-алейкюм ва-ас-салом!
Пока дервиш, присев над источником, пил, захватывая воду ладонью, притопал высокий, бритый наголо раб-амбал. Ему не нашлось места в тени у ствола, и он отошёл в сторону и опустился на корточки. Дервиш, напившись, покрутился, бормоча молитву и, подобравшись поближе, сел рядом.
– Что они делают? – едва разлепливая губы, спросил негромко амбал, неодобрительно смотря на бросающих под ноги чужую поклажу янычаров.
– Грабят, – так же тихо ответил дервиш. – Турки вправе сделать с мирными христианами всё, что пожелают, даже убить. Это – закон Османской империи. Это изменить невозможно.
В повозке между тем ничего ценного не нашлось. Янычар-ага презрительно махнул рукой, отпуская двоих покорных путников. Старший слез со скамьи и не суетно, но и не мешкая, принялся забрасывать вещи обратно в повозку. Он не видел, что подросток вдруг дёрнул плечом, отгоняя назойливого овода. Это короткое движение плеча заметил янычар-ага и подобрался, как дикий камышовый кот, перед носом у которого села на ветку беспечная птаха. Глаз любого, кто когда-нибудь занимался торговлей рабами, мгновенно отметил бы, что это вот движение плеча – было женским. Янычар-ага, равнодушно поглядывая в сторону, приблизился к повозке, взял кусок только что заброшенной в повозку ткани, повертел её перед глазами, небрежно откинул. И вдруг протянул руку и быстрым движением сорвал с головы подростка его овечий колпак. Волосы у подростка были острижены как у мальчика, но янычар-ага вцепился в них двумя пальцами, как клещами, и с силой дёрнул. Раздавшийся испуганный вскрик не оставил сомнений, что на повозке сидит девушка.
– Яй-я-а-а!! – ликующе завопил янычар-ага, и все его десять солдат метнулись к повозке, как голодные псы к куску мяса.
Отчаянно причитая, христианин – владелец повозки принялся хватать янычар за голые локти, но был отброшен ударом в лицо. Послышался громкий треск ткани, – и когда слетела наземь одежда подростка, не осталось сомнений в том, что он – вовсе не юноша.
– Что с ней будет? – тихо и быстро спросил Бэнсон.
– То же, что и с тысячами рабынь на Востоке, – прошептал Альба. – Можно только надеяться, что не убьют.
– Янычар здесь одиннадцать, – торопливо пробормотал Бэнсон. – Мы вдвоём легко их прикончим.
– Нельзя, – так же быстро откликнулся дервиш-монах. – Тех, кто под деревом, – ты ведь не тронешь. А это значит, что сегодня же о нас будет известно во всей округе. Видишь, сколько привязано лошадей. Как тогда проберёмся к Багдаду?
Девушка, рванувшись, опрокинулась назад, в ворох вещей на повозке. Азартно взвизгнув, туда вскочил янычар-ага, и вопящие псы окружили и осла, и повозку. Девичий крик был наполнен предельным отчаянием. Бэнсон, упрямо мотнув головой, сдёрнул с топора чехол с полумесяцем.
– Эхх, – обречёно выдохнул Альба. – Ладно, сиди!
Он хлопнул амбала рукой по плечу, осаживая его обратно на корточки, и метнулся вперёд. Добежав до повозки, дервиш схватил длинную палку, которой погоняли осла и, подпрыгнув за спинами янычар, с силой вытянул янычар-агу вдоль спины. Взревев, словно бык, тот вскочил и стал озираться. Янычары услужливо расступились: “Если ты, господин, желаешь наказать этого безумца, – то это в твоей воле. А нам трогать его как-то не с руки. Хоть он и, наверное, грязный перс, а всё-таки – дервиш”.
Янычар-ага, с налитыми кровью глазами, приобрёл такой вид, что всем стало понятно: ему можно всё. Отнять чужое имущество, отрезать голову этой девчонке, выпустить кишки дервишу. Он вытянул из обложенных атласом ножен длинный кривой ятаган и метнулся к ударившему его. Тот попытался защищаться жалкой своей палочкой. Молнией блеснул ятаган, отлетел в сторону обрубок палки. Ещё взблеск – ещё обрубок. И ещё… Вдруг всё онемело и замерло на поляне возле громадного векового чинара. Три короткие, наостро отрубленные палки лежали на пыльной земле. А четвёртая – коротышка, та, что оставалась в руках обречённого дервиша, – торчала из глаза янычар-аги, глубоко войдя в череп. Янычар-ага, неестественно быстро дёргая коленом, заваливался набок. А дервиш, шагнув, мягко и вежливо взял из его обмякшей руки сверкающий, полированный ятаган. Он точно знал, зачем берёт это чужое оружие. Через секунду опомнившиеся янычары, выхватывая такие же кривые клинки, перегоняя друг друга бросились к нему. Теперь – можно. Теперь – он не дервиш, а враг, только что убивший воина Великой Порты.
Метнулись – и горе было тем, кто добежал первым. Очевидно, до того, как пойти в дервиши, этот человек был наёмным учителем сабельного боя. Клинок янычар-аги сверкнул ещё трижды, – и все вскочившие на ноги гости чинара не поверили своим глазам – три головы слетели на землю, срубленные невидимыми, страшной силы ударами. Оставшиеся янычары отпрянули, привычно охватывая сражающегося кольцом, а он, крутнувшись, вдруг выпустил из руки ятаган, и тот, просвистав, пробил ещё одного, выставив кончик своего хищного жала между лопаток. Яростно, в диком гневе визжа, оставшиеся шестеро бросились на безоружного, и навстречу им вылетела жёлтая молния. Длинно блеснула влево и вправо, и ещё две головы отделились от плеч. Вот тогда, поняв всю серьёзность создавшегося положения, оставшиеся в живых четверо янычар принялись действовать умно и быстро: истошно визжа “Шайтан! Шайтан!”, они бросились в разные стороны.
– Лошади! – крикнул по-английски дервиш, махнув указующим жестом на янычара, который испуганной птицей нёсся к привязанным лошадям.
Крикнул, а сам бросился за двумя противниками, бегущими в одну сторону. Блестящий от пота полуголый амбал, вскинув над головой громадный сверкающий страшный топор, метнулся к лошадям, и, когда янычар, сдёрнувший повод с ветки и вскочивший в седло, уже решивший, что он спасён, ударил лошадь пятками, железный диск рассёк воздух за его спиной – а потом и саму спину – до самого седла.
Двое убегающих от дервиша, расслышав уже очень близкий топот его ног, выкрикнув привычную строевую команду, обернулись, бешено завращав ятаганами. Жёлтый клинок, не снизойдя даже до встречного удара о кованое турецкое железо, прошёл до мягкого тела. Янычары упали – один, зажимая разрубленное бедро, второй – пронзённый живот. А безжалостный дервиш, уже неторопливо и точно, с несильным замахом, бросил вниз два последних удара. И – обернулся.
Последний янычар, избежавший и жёлтой, неведомо откуда взявшейся сабли, и белого, непонятно откуда появившегося топора, выбрал единственно спасительный путь: сверкая босыми пятками, он во весь дух летел по дороге. Он призывно кричал, и было видно – кому. Одинокий путник находился в этот миг на длинной, петляющей, пыльной дороге, и был этот путник в янычарской одежде. Но, вместо того, чтобы убегать, повинуясь предостережению, он упал в пыль на колени и торопливо раскрыл деревянный коричневый ящик. Выхватив из него странный железный лук на короткой станине, он приладил к нему изогнутую рукоять и, уперев станину в живот, с усилием стал вращать гнутый рычаг. Спасающийся добежал до него почти вплотную, когда этот путник, судя по одежде – из одного с ним войска, – положил на станину короткую металлическую стрелу. Он приподнял лук, повёрнутый рогами параллельно земле, уставил его в грудь подбежавшему – и нажал на скобу. Стрела пробила янычара насквозь и улетела в сторону от дороги. Сделав шаг, последний из десятка янычар-аги упал лицом вниз. А его убийца, уложив железный лук в ящик, подхватил ящик под мышку и торопливо побежал к чинару.
