Рафаэль Сабатини - МОРСКОЙ ЯСТРЕБ
— Этот человек много страдал, — сказала Розамунда и, не обращая внимания на презрительный смех сэра Джона, продолжала: — Одному Богу известно, что вынесли его тело и душа за грехи, которых он не совершал. Многими из своих несчастий он был обязан мне. Теперь я знаю, что не он убил Питера. Знаю, что если бы не моё вероломство, он мог бы и без посторонней помощи доказать это. Знаю, что его похитили и увезли, прежде чем он успел снять с себя обвинение в убийстве, и единственное, что ему оставалось, — избрать жизнь отступника и корсара. Во всём этом виновата я, и я должна исправить причинённое мною зло. Пощадите его ради меня! Если вы меня любите…
Терпение сэра Джона иссякло. Его лицо пылало.
— Ни слова больше! — вскипел он. — Именно потому, что я люблю вас и всем сердцем желаю вам добра, я не стану вас больше слушать. Похоже, мне необходимо спасать вас не только от этого мерзавца, но и от вас самой. И если я не сделаю этого, то не исполню своего долга перед вами, изменю памяти вашего покойного отца и убитого брата. Но вы ещё будете благодарить меня, Розамунда. — И он снова повернулся к двери.
— Благодарить вас? — звонко воскликнула Розамунда. — Если вы исполните своё намерение, я всю жизнь буду ненавидеть и презирать вас как отвратительного убийцу! Каким же надо быть глупцом, чтобы не понимать этого! Да вы и есть глупец!
Сэр Джон остолбенел. Поскольку он был знатен, богат, отличался вспыльчивым, бесстрашным и мстительным нравом — а возможно, и просто потому, что ему крайне везло, — ему ещё ни разу не доводилось выслушивать о себе столь откровенное суждение. Без сомнения, Розамунда первая сказала ему это в лицо. В сущности, подобное открытие могло быть воспринято как свидетельство рассудительности и проницательности Розамунды, однако сэр Джон усмотрел в нём окончательное доказательство болезненного состояния её души.
Разрываясь между гневом и жалостью, сэр Джон фыркнул.
— Вы обезумели, — объявил он Розамунде. — Совершенно обезумели. У вас расстроены нервы, и вы всё воспринимаете в искажённом виде. Сам дьявол во плоти в ваших глазах превратился в безвинную жертву злых людей, а я — в убийцу и глупца. Ей-богу, когда вы отдохнёте и успокоитесь, всё станет на свои места.
Дрожа от негодования, сэр Джон вновь — уже в который раз! — повернулся к двери, но она неожиданно распахнулась, едва не ударив его по лбу.
В дверном проёме стоял лорд Генри Год, силуэт которого чётко вырисовывался в потоке солнечных лучей у него за спиной. Наместник королевы — как явствует из его «Хроник» — был одет во всё чёрное. На его широкой груди покоилась золотая цепь — символ высокого положения и весьма зловещий знак для посвящённых. Надо ли говорить, что кроткое лицо его светлости было чрезвычайно печально, и это выражение весьма соответствовало его костюму; однако оно несколько просветлело, как только взгляд лорда Генри упал на стоявшую у стола Розамунду. «Моё сердце исполнилось радости, — пишет его светлость, — когда я увидел, что она оправилась и вновь стала похожей на прежнюю Розамунду, по каковому поводу я выразил ей своё искреннее удовольствие».
— Ей следовало бы лечь в постель, — раздражённо заметил сэр Джон, чьи желтоватые щёки всё ещё горели лихорадочным румянцем. — Она нездорова, и я бы сказал — весьма нездорова.
— Сэр Джон ошибается, милорд, — спокойно возразила Розамунда. — Я далеко не так больна, как он полагает.
— Рад это слышать, моя дорогая, — сказал его светлость, и мне не трудно представить себе его любопытство, когда он заметил явные признаки неудовольствия и раздражения на лице сэра Джона. — Возможно, — с серьёзным видом продолжал он, — нам потребуются ваши показания по тому прискорбному делу, которым нам предстоит заняться.
Лорд Генри посмотрел на сэра Джона.
— Я распорядился привести пленника для допроса и оглашения приговора. Вам не будет слишком тяжело присутствовать при этом, Розамунда?
— Право, нет, милорд. Я обязательно останусь, — поспешно ответила Розамунда и гордо вскинула голову, как бы давая понять, что готова к любому испытанию.
— Нет, нет! — воспротивился сэр Джон. — Не слушайте её, Гарри. Она…
Но Розамунда не дала ему договорить.
— Принимая во внимание, — твёрдо сказала она, — что главное из предъявленных пленнику обвинений имеет прямое отношение ко мне, меня и надо выслушать в первую очередь.
Лорд Генри в «Хрониках» признаётся, что заявление Розамунды окончательно сбило его с толку.
— О да, разумеется, — неуверенно согласился он. — Но только при условии, что это не будет слишком обременительным для вас. Быть может, мы обойдёмся и без ваших показаний.
— Уверяю вас, милорд, вы ошибаетесь, — возразила Розамунда. — Без моих показаний вам не обойтись.
— Пусть будет так, — мрачно сказал сэр Джон и занял своё место за столом.
Лорд Генри задумчиво пощипывал седеющую бородку. Какое-то время внимательный взгляд его блестящих голубых глаз покоился на Розамунде, затем он обратился к двери.
— Входите, джентльмены, — сказал его светлость. — Попросите привести пленника.
На палубе раздались шаги, и в каюту вошли три офицера сэра Джона, дополнившие состав суда для разбирательства дела корсара-отступника, — дела, исход которого был заранее предрешён.
Глава 25
АДВОКАТ
Вокруг длинного дубового стола расставили стулья, и офицеры расселись лицом к распахнутой двери, за которой был виден залитый солнцем ют. За их спинами была ещё одна дверь и окна, выходившие на кормовую галерею. В центре за столом по праву королевского наместника восседал лорд Генри Год. Ему предстояло председательствовать на этом упрощённом суде, чем и объяснялось появление его в костюме с упомянутой золотой цепью. Слева от лорда Генри сидели сэр Джон и офицер по имени Юлдон. Остальные два участника заседания, чьи имена не дошли до нас, расположились по другую руку от его светлости.
Для Розамунды поставили стул у левого края стола, тем самым отделив её от судейской скамьи. Она сидела, облокотясь на вощёную столешницу и подперев лицо ладонями, и внимательно разглядывала пятерых мужчин, принявших на себя обязанности судей.
Со шкафута донеслись голоса и смех. На трапе раздались шаги; солнечный свет, лившийся в открытую дверь, заслонила тень, и на пороге каюты появился сэр Оливер Тресиллиан под конвоем двух моряков в латах, со шлемами на головах и с обнажёнными шпагами в руках.
На мгновение задержавшись у порога, сэр Оливер увидел Розамунду, и веки его дрогнули. Но его грубо подтолкнули вперёд, он вошёл и остановился в нескольких шагах от стола. Руки у него были по-прежнему связаны за спиной.
