Анатолий Ковалев - Потерявшая имя
— Ты того, брат, не передергиваешь ли? — заподозрил вслух бесцеремонный Прокудин, но Гольц хладнокровно его успокоил:
— Я слежу за нашим юным другом. Он играет честно.
«Вот ведь как, — с иронией думал Белозерский, — я слежу за бароном, тот за прапорщиком, а капитан, очевидно, за мной!» Ставки увеличились, и князь в два удара спустил весь свой выигрыш. Наличными у него оставалось полторы тысячи ассигнациями, но и они вскоре переехали в оттопыренные карманы юного прапорщика.
— У меня больше ничего нет, — констатировал князь, дрожащими руками отодвигая карты. — Кончено!
— Играйте в долг, как я, — предложил Прокудин. Он уже был должен Талызину десять тысяч.
«Только не в долг!» Борясь с доводами рассудка, Белозерский вспомнил об одной вещичке, которую всегда имел при себе. Эта была та самая золотая табакерка с филином и змеей, которую он взял в качестве трофея у разбойников. Он вынул ее из внутреннего кармана фрака, эффектным жестом поставил на стол и заявил:
— Эта штуковина стоит никак не меньше двух тысяч!
— Ну-ка, ну-ка! — Барон схватил табакерку и принялся жадно ее рассматривать. — Очаровательный филин! И змейка превосходна! Работа старинная… Изумруды настоящие. Взгляни-ка, брат Талызин, ты это любишь!
Но едва прапорщик взял вещицу в руки, как тут же выпустил ее и вскочил из-за стола, словно ошпаренный. Табакерка, ударившись о нефритовую столешницу, раскрылась, высыпав на карты табак.
— Осторожней, дьявол! — закричал драгунский капитан, также выскакивая из-за стола. — Мы все сейчас изойдем на чих!
— Откуда у вас эта табакерка? — трясся всем телом Талызин.
— Вам что за дело? — пожал плечами удивленный князь.
— Мне?! — сорвался на крик юный прапорщик. — На ней изображен мой родовой герб! Эта вещь принадлежала моему отцу, которого в прошлом году зарезали разбойники в его собственном поместье!..
Голос молодого человека сорвался, нежное лицо покрылось алыми пятнами, казалось, он вот-вот зарыдает.
— Между прочим, князь, — вмешался барон Гольц, с интересом наблюдавший странную сцену, — поместье Талызиных находится в Тверской губернии, неподалеку от вашего. Так откуда у вас эта табакерка?
— Я купил ее недавно у антиквара-бельгийца…
— Вы лжете! — истерично завопил прапорщик, окончательно переставая владеть собой.
— Да как вы смеете?!
Белозерский угрожающе медленно поднялся со скамьи, готовясь ринуться в бой.
— Вам не кажется, сударь, что вы должны объясниться? — процедил Прокудин, явно принимая сторону прапорщика.
— Я не собираюсь ничего объяснять! Вещица куплена мной у антиквара. Если, господа, вы не намерены продолжать игру, я вынужден откланяться.
Он взял со стола табакерку и дрожащей рукой засунул ее в карман.
— Нынче же я пришлю вам своих секундантов, — пообещал Талызин.
— Умница, прапорщик! — похлопал его по плечу драгунский капитан и тут же предложил: — Одним из них буду я.
— Хоть это и безумие, но я весь к вашим услугам. — Выдав с юности заученную фразу, Белозерский повернулся и направился к выходу.
— Господа, господа! — волновался Гольц, никак не ожидавший подобного оборота. Он уже успел проклясть свой ехидный язык. — Неужели мы не можем разрешить это недоразумение мирным путем?..
— Вы боитесь в случае моей смерти не получить денег, — презрительно заметил Илья Романович. Ему нечасто приходилось встречать человека еще более низкого, чем он сам, и в этот миг князь ощущал себя настоящим адептом справедливости. — Стыдитесь, барон! Дуэль неизбежна! Я глубоко оскорблен вашими друзьями!
Гольц остался стоять посреди комнаты в крайней растерянности, и только когда Белозерский вышел за дверь, схватясь за голову, в сердцах повернулся к Талызину:
— Какой же ты дурак, Миша! Набитый дурак!
Князь, не переставая, чихал всю дорогу домой, а по прибытии велел срочно готовить дормез для дальнего путешествия. Евлампия, стоявшая на коленях перед иконами, заслышав шум, покинула свой флигель. Она вбежала в кабинет, когда Белозерский готовился писать письмо.
— Куда опять собрался? — крикнула она с порога. — Что задумал?
— Я еду в Липецк, на воды, — с ходу сочинил Илья Романович, — и беру с собой Борисушку.
У нее чуть отлегло от сердца.
— Мне надо поправить здоровье и ему тоже… — продолжал князь, воодушевляясь новой идеей.
— Но почему среди ночи, с бухты-барахты? И кто ездит на воды в такую пору? — допытывалась карлица.
— Я, — отрезал князь и попросил неожиданно спокойно, без раздражения: — Не задавай мне больше вопросов. — И уже совсем мягко добавил: — Дом оставляю на тебя… Ты справишься.
«Милостивый государь! — писал он прапорщику Талызину. — Я отказываюсь с вами драться, потому что дуэль эта бессмысленна и нелепа. Табакерку вашего покойного родителя я конфисковал у разбойников, пришедших меня убивать. Обоих я застрелил тогда же самолично». Обдумав скользкий вопрос, не стоит ли принести в жертву Иллариона, князь решил, что это будет совершенно лишним. Свидетелей убийства отца Талызина, по-видимому, не осталось, так что Илларион мог преспокойно продолжать службу у Белозерского и еще не раз быть ему полезным. «Другого такого негодяя поди наживи!» — вздыхал расстроенный князь.
Злополучную табакерку он отправил прапорщику Талызину вместе с письмом.
К шести часам утра дормез был готов. Князь разбудил Борисушку и велел ему собираться в путь. Мальчик был рад предстоящему путешествию, хотя понимал, что теперь долго не увидит Лизу. В его душе уже поднималась тоска по ней, по ее светлой, ангельской улыбке и по жемчужным слезам, которых он был вчера свидетелем.
Уже садясь к отцу в дормез, он вдруг что-то вспомнил и тут же выскочил наружу.
— Простите, папенька, я должен попрощаться… — Он запнулся на полуслове.
— С кем? — удивился отец. Ведь Евлампия стояла рядом, и только что крепко расцеловала малыша.
— С… попугаем! — нашелся Борис.
— Что ж, иди, прощайся! — великодушно разрешил князь, вспомнив, как сын убивался по собаке.
Борисушка на цыпочках вошел в спальню брата. Из чулана доносился протяжный, с присвистом храп старого слуги. Глеб спал в обнимку с учебником латыни, во сне бормоча что-то невнятное. Борис положил на тумбочку конверт с обещанным дубликатом ключа от библиотеки и прошептал:
— Прощай, братец! Не поминай лихом…
И неслышно выскользнул за дверь.
Глава четырнадцатая
Все дороги ведут в Санкт-Петербург
Елена едва помнила дорогу, по которой ее увозили с постоялого двора в Савельевку. Она впервые в жизни пила пунш и сжигала за собой мосты в надежде на будущее счастье и скорую победу над дядюшкой. «Какая же я была наивная! — краснела она, припоминая встречу с Савельевым в трактире. — В самом деле, я дала ему повод думать обо мне дурно! Так забыться, поддаться на пустую грубую ложь! Право, такую идиотку не стоило жалеть!» Юной графине думалось, что после такого жестокого урока ее уже никому не удастся обмануть. Ее обида и недоверие к людям были так велики, что, вместо того чтобы свернуть в ближайшую деревню и расспросить крестьян о дороге, она решила довериться славному боевому коню, который, по ее глубокому убеждению, знал здесь каждую тропку, каждое деревце. Ведь она читала в старинных романах, какие порой чудеса вытворяли боевые лошади, пронося своих полумертвых седоков через множество верст к заветной цели.
