Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон

Персонажи древнегреческой мифологии. и ты поймешь, что до конца дней мне хватит денег не только на хлеб, но и на тушенку, как говорят солдаты. Добавь к этому навеки закрепленный за мной участок земли на местном кладбище, который твой муж оплатил авансом. Имея все это и ведя скромную жизнь, можно быть уверенным в завтрашнем дне.

Волей-неволей пришлось пойти ему навстречу и принять его миллион. Этот благородный жест наделал в городе много шуму. Имя Фугаса, которое и без того было у всех на устах, еще ярче засияло в ореоле славы.

Все жители Фонтенбло мечтали присутствовать на свадьбе Клементины. Даже из Парижа приехало немало народу. Свидетелями со стороны невесты были маршал герцог де Сольферино и знаменитый Карл Нибор, который несколько дней тому назад был избран в Академию наук. Леон скромно обошелся приглашением нескольких старых друзей, выбрав в качестве свидетелей архитектора господина Одре и нотариуса господина Бониве.

Мэр ради такого случая надел новый трехцветный шарф. Кюре обратился к молодым с трогательной речью, упомянув в ней о бесконечной доброте Провидения, которое время от времени совершает для истинно верующих настоящее чудо. Фугасу, чья нога не ступала в церковь с 1801 года, чтобы осушить слезы потребовалось два носовых платка.

— Жаль, что мы мало общаемся с воистину почтенными людьми, — сказал он, выйдя из церкви, — но с Богом мы всегда сможем договориться! В конце концов, что есть Бог? Это тот же Наполеон, но вселенского масштаба.

Сразу после церемонии мадемуазель Виржиния Самбукко повела гостей на пир, который устроили с размахом, достойным Пантагрюэля. На этом семейном празднике присутствовали двадцать четыре человека и среди них почти оправившийся от ран господин дю Марне и преемник Фугаса на посту командира 23-го полка.

Фугас никак не мог заставить себя взять в руки лежавшую перед ним салфетку. Он очень надеялся обнаружить под ней привезенный маршалом патент бригадного генерала. Но когда оказалось, что под салфеткой ничего нет, на его подвижном лице появилась гримаса искреннего разочарования.

Сидевший на почетном месте герцог де Сольферино заметил выражение его лица и громко сказал:

— Терпение, старый товарищ! Я знаю, чего тебе недостает. Не моя вина в том, что для тебя праздник слегка испорчен. Когда я явился к военному министру, оказалось, что его нет на месте. В канцелярии мне сказали, что твое дело затормозилось по формальным причинам, но тем не менее соответствующее уведомление ты получишь через двадцать четыре часа.

— Черт бы побрал этих канцелярских крыс! — воскликнул Фугас. — У них на руках все необходимые бумаги — от свидетельства о рождении до копии полковничьего патента. Вот увидишь, они еще скажут, что не хватает справки о вакцинации или еще какой-нибудь грошовой бумажки!

— Говорю же вам, молодой человек, терпение! Ты еще можешь подождать. Не то, что я. Если бы не Итальянская кампания, благодаря которой я заработал маршальский жезл, они обрезали бы мне уши, словно выбракованному коню, под тем лишь предлогом, что мне стукнуло шестьдесят пять. А тебе только двадцать пять, и ты уже бригадный генерал! Сам император пообещал тебе это в моем присутствии. Лет через пять, если ничего не помешает, ты получишь новые генеральские звезды. А потом тебе надо будет в качестве командующего удачно завершить какую-нибудь кампанию и считай, что ты уже маршал и сенатор, а это не так плохо.

— Да, — сказал Фугас, — все это обязательно сбудется, но не потому, что я самый молодой из всех бригадных генералов, а потому, что я участвовал в великой войне и учился воинскому искусству у великого мастера. Но главное заключается в том, что я отмечен судьбой. Почему более чем в двадцати битвах ядра пролетели мимо меня? Почему я без единой царапины прорвался сквозь тучи бронзы и свинца? Потому что у меня, как и у него, есть своя звезда. Его звезда, конечно, больше, но она погасла на острове Святой Елены, а моя все еще ярко горит на небосклоне. Раз доктору Нибору удалось оживить меня несколькими каплями горячей воды, значит еще не свершилось то, что предначертано мне судьбой. Французский народ восстановил имперский трон, а это значит, что мне вновь представилась возможность показать свою отвагу при покорении Европы, чем мы непременно займемся. Да здравствуем мы оба, император и я! Через десять лет я стану герцогом или князем, а там... почему бы нет? Просто, когда начнут раздавать короны, надо оказаться в нужном месте! В этом случае я усыновлю старшего сына Клементины. Мы назовем его Пьер-Виктор II, и он сменит меня на троне, как Людовик XV сменил своего прадеда Людовика XIV.

Пока он заканчивал эту тираду, в столовую вошел жандарм. Он спросил полковника Фугаса и вручил ему конверт из военного министерства.

— Черт побери, — воскликнул маршал, обрадованный тем, что приказ о присвоении звания поспел к концу этой замечательной речи. — Нам остается лишь пасть ниц перед твоей звездой! Даже волхвы не могли такого предугадать.

— Читай сам, — сказал Фугас маршалу, протянув ему большой лист бумаги. — А, впрочем, нет! Я всегда смо-

трел смерти в лицо и меня не испугаешь какой-то бумажкой, даже если в ней мой смертный приговор.

«Господин полковник, при подготовке императорского указа о присвоении вам звания дивизионного генерала я, ознакомившись с вашим свидетельством о рождении, столкнулся с непреодолимым препятствием. Из этого документа следует, что вы родились в 1799 году и, следовательно, сейчас вам полных семьдесят лет. Однако для полковников установлен предельный возраст в шестьдесят лет, для бригадных генералов — шестьдесят два года и для дивизионных генералов — шестьдесят пять лет. Таким образом, я вынужден перевести вас в кадровый резерв в звании полковника. Я понимаю, сударь, насколько это неправомерно, если исходить из вашего нынешнего физического состояния, и я искренне сожалею, что Франция лишается столь ценного защитника, обладающего несомненными военными талантами и имеющего огромные заслуги перед своей страной. При этом нет никаких сомнений, что присвоение вам в порядке исключения очередного звания не только не встретит возражений со стороны личного состава нашей армии, но, наоборот, будет всячески приветствоваться. Однако закон обязателен для всех, и даже император не в состоянии нарушить его или как-либо обойти. Я понимаю, что применительно к вам данное препятствие выглядит абсурдно. Скажу больше: даже если вы, стремясь послужить своей родине, решите отказаться от эполет и начать новую военную карьеру, то и в этом случае ни в одном полку вы не сможете принять присягу. Одновременно рад вам сообщить, что у императорского правительства появилась возможность обеспечить ваше существование за счет средств, предоставленных его королевским высочеством принцем-регентом Пруссии в порядке причитающейся вам компенсации. Никаких других выплат в вашу пользу правительство Франции производить не может, поскольку в вашем возрасте вам, даже в порядке исключения, не может быть предложена служба ни в одном гражданском ведомстве. Вы, конечно, с полным основанием можете возразить, что законы и подзаконные акты были приняты в те времена, когда отсутствовал позитивный опыт оживления людей. Но законы принимаются в целях их применения общим порядком, а не применительно к исключительным случаям. Можете не сомневаться в том, что по мере распространения практики оживления людей в данный закон будут внесены соответствующие изменения. Примите и проч.».

После оглашения министерского письма наступила мертвая тишина. Даже знаменитое библейское Мене, Текел, Фарес ⁹⁴ из Книги пророка Даниила наверняка не произвело бы такого же эффекта. Жандарм по-прежнему ждал, когда Фугас распишется в получении депеши. Полковник спросил перо и чернила, поставил подпись, выдал жандарму на чай и, сдерживая чувства, сказал:

— Счастливый ты человек! Тебе не запрещают служить своей стране. Ну а ты, — продолжил он, обращаясь к маршалу, — что ты скажешь по этому поводу?