Фредерик Марриет - Многосказочный паша
От боли была я почти в беспамятстве, и голос мой был слаб и дрожал.
— Продолжайте! — сказал султан
Получив тридцать ударов, я лишилась чувств, и султан приказал остановиться.
— Надеюсь, Сара, что ты достаточно наказана за свое непослушание.
Я не слышала его. Не получая ответа, он взглянул на меня, и сердце его смягчилось. Он чувствовал, как своевольно, как жестоко поступил со мной. Черкешенка подошла к нему. Он приказал ей удалиться и велел прочим женщинам распустить мне платье, положить меня на софу и стараться привести в себя. Прийдя в память, увидела я себя одну с султаном.
— Сара! — сказал он со слезами на глазах. — Зачем ты довела меня до этого? Зачем была так упряма?
— Властитель, — отвечала я слабым голосом, — оставьте меня и идите к тем, чьи языки могут учить вас лжи. Никогда не обманывала я вас, хотя и могла тем навлечь на себя немилость вашу. Я любила вас верно, любила истинно. Вы видели, что могу я перенести, прежде чем оскверню себя ложью, вы должны теперь поверить мне. Возьмите жизнь мою, мой господин, и я буду благословлять вас. Я потеряла вас, и с вами больше, чем жизнь.
— Нет, Сара! — воскликнул султан. — Я люблю тебя более, чем когда-нибудь!
— Радуюсь, что слышу это от вас, мой властелин, хотя это уже бесполезно теперь. Я уже не ваша и не буду вашей никогда. Я не могу быть вашей, тело мое запятнано прикосновением эфиопских рабов, оно обесчещено рукой палача, назначенного только для наказания преступников. Окажите мне последнюю милость, возьмите у меня жизнь, она сделалась для меня тягостной ношей. Хотя султан был деспотом, но был глубоко тронут. Он досадовал, что увлекся гневом, и страстная любовь его ко мне пробудилась снова. Он молил меня о прощении, обливал меня слезами, целовал мои вспухшие ноги и до того унижался, что гнев мой утих; не забудьте, я любила его искренно.
— Сара! — наконец воскликнул он. — Ты не простишь меня?
— Властитель, выказала ли я когда-нибудь себя тщеславной? Истинная любовь выше тщеславия. И сегодня вечером, чтобы угодить вам, хотя вы уж давно оставили меня, не просила ли я к себе вашей любимицы? В благодарность за то была я обижена невниманием ко мне и вниманием к ней. Мне было больно, и сердце требовало мести, ведь я женщина. Я не имела права делать того, но когда уже сказала правду, то имела право утверждать сказанное. Теперь, надругавшись надо мной, сделав меня недостойной себя, вы просите о прощении! Нет, все кончено! Вот мои драгоценности, властитель. У меня нет ничего, кроме полученного от вас в виде подарков. Хранитель ваших сокровищ знает это хорошо. Возьмите мои драгоценности и отдайте их ей, пусть они возвысят красоту ее в глазах ваших, в моих же глазах не имеют они теперь никакой цены. Идите к ней. Пройдет несколько дней, и вы забудете, что когда-то жила несчастная, изгнанная, обесчещенная и поруганная Сара!
Тут я залилась слезами, потому что, хотя он так ужасно поступил со мной, мысль, что мне должно расстаться с ним, мучила меня. Чего не прощает женщина мужчине, который успел приобрести ее расположение, ее любовь!
— Что мне сделать, чтобы доказать тебе мое раскаяние? — сказал султан жалобным голосом — Скажи мне, Сара, чтобы получить прощение, что должен я сделать для тебя?
— Властитель, изгладь все следы и воспоминания моего унижения. Я была бита двумя гнусными рабами, которые могут все это разболтать; меня держал палач, не забудь, что эти руки, не обнимавшие никого, кроме владыки мира, были в его нечистых руках.
Султан ударил в ладоши, и явился Кизляр-Ага.
— Немедля отсечь головы рабам и палачу, бывшим при наказании! — воскликнул он
Через минуту Кизляр-Ага явился снова. Он понял, в чем дело, и трепетал за свою голову. Он вынул из мешка поодиночке головы трех убитых и бросил снова в мешок, в котором принес их.
— Довольна ли ты теперь, Сара?
— Для себя да, но не для вас. Кто причиной того, что вы забыли ваше достоинство и унизили самого себя, склонившись на внушение злобы? Кто предложил палки? Как женщина я слишком горда, чтобы сердиться на нее, но мне дорога ваша честь, дорого ваше доброе имя, и вот почему не потерплю, чтобы была у вас такая опасная советница. Ваши девы, ваши эмиры и принцы все будут в ее власти, ваш трон может быть низвержен, и она воспользуется этим.
Султан колебался.
— Султан, выбирайте одно из двух. Если завтра она будет жива, я убью себя собственными руками. Вы знаете, что я никогда не лгу.
Султан ударил в ладоши, и Кизляр-Ага явился.
— Ее голову! — воскликнул он, запинаясь.
Кизляр-Ага немножко подождал, чтобы удостовериться, не будет ли запрещения, потому что у деспота быстрое повиновение столько же опасно, как и мешканье.
Он взглянул на меня и увидел, что если ее голова не слетит с плеч, то он ответит своей. Поклонившись, Кизляр-Ага вышел. Через несколько минут он поднял за косу голову моей соперницы. Я взглянула на нее и была довольна. Кизляр-Ага удалился.
— Теперь ты простила меня, Сара? Веришь ли ты теперь, что я люблю тебя искренне?
— Султан, — сказала я, — прощаю вам все и теперь позволяю сесть подле меня и обмыть мои ноги.
С этого дня снова начала я повелевать всем еще более деспотично. Настойчиво отклоняла посещения султана, когда не была расположена принимать его; и если замечала, что он начинает уже скучать за мной, то он мог быть уверен, что не увидит меня четырнадцать дней. Султан сообщал мне все свои тайны, и я управляла всеми его поступками. Власть моя была неограничена, и я не употребляла ее во зло. Я любила его, и его честь и благоденствие были первыми руководителями моими.
— Но Ваше Благополучие, конечно, утомились; я рассказала теперь, как случилось, что я должна была вытерпеть палки, завтра расскажу вам историю о шнурке.
— Думаю, что старуха права, — сказал Мустафа, зевая. — Уж поздно. Угодно ли будет Вашему Благополучию, чтобы завтра вечером опять пришла она сюда?
— Быть так, но вели строго стеречь ее, ты знаешь.
— Бе хезм! Отвечаю за нее своей головой! Стража, уведите эту женщину.
— Мне кажется, — сказал паша Мустафе, — что история старухи справедлива. Описание гарема так верно: сегодня обожают ее, завтра потчуют палками.
— Кто же в том сомневается, Ваше Высокомочие? Властелин жизни делает, что ему заблагорассудится.
— Очень справедливо. Он может завтра же прислать мне шнурок.
— Аллах да сохранит нас от этого!
— Того молим я и ты у него, но будущее неизвестно, неизвестна и судьба наша. Например, сегодня ты мой визирь, а что ты будешь, может быть, завтра?
— Чем угодно будет меня сделать Вашему Благополучию, — отвечал Мустафа, которому этот разговор не очень нравился. — Я раб ваш и преклоняюсь пред вашей волей и своей судьбой.
