Виталий Гладкий - Меч Вайу
Но вот у юрты Дамаса сверкнул шлем Меченого. Старый рубака встретил достойного противника – мечи столкнулись, разлетелись; повторные удары пришлись по щитам. Вождь языгов взревел, вздыбил коня и с обеих рук опустил меч на акинак Меченого. Военачальник сколотов не смог удержать этот удар – его акинак отлетел в сторону, и Меченого тут же прикрыли телохранители. Пока ему подавали другой акинак, уже стена воинов отделяла его от Дамаса.
И в это время Меченый увидел приближающихся аланов во главе с Карзоазосом.
– Туда! – вскричал Меченый, указывая воинам своего отряда на аланов.
Отряд Меченого вовремя приостановил разбег аланов, готовых обрушиться на неприкрытый левый фланг дружины Марсагета. Закипела рубка упорная, кровопролитная – с обеих сторон дрались опытные, закаленные воины.
Абарис наскочил на Дамаса, когда тот уже расчистил себе дорогу к отряду роксолан. Языг только скривил в злой гримасе лицо, завидев перед собой безусого юнца; меч вождя сармат взметнулся над головой Абариса, но натолкнулся на вихревой круг из двух акинаков. Дамас рванул коня в сторону и снова сделал молниеносный выпад, стараясь ударить сбоку. Но юноша спрятался за круп коня, и удар попал в пустоту.
И снова два акинака в руках Абариса закружили в смертоносном танце. Языг примерялся недолго: выбрав момент, он соскользнул с седла, чтобы провести свой обычно неотразимый колющий удар снизу. Но этого ждал и Абарис, помнивший первый поединок с Дамасом до мелочей и не раз в мыслях искавший способ противопоставить этому коварному удару свой, победный.
И когда вождь языгов бросил поводья и, прикрываясь сверху щитом, нырнул под коня, Абариса словно ветром сдуло с седла: соскочив на землю, он коротким резким движением одного акинака выбил меч из рук Дамаса, а вторым нанес колющий удар в шею так, как его учил Меченый, – с поворотом кисти руки.
Дамас захлебнулся кровью в предсмертном крике и свалился под ноги Абарису. Еще взмах акинаком – и Абарис с торжествующим криком взлетел в седло скакуна, держа в руках голову вождя языгов.
Крики ужаса раздались среди спешивших на выручку Дамасу языгов: вождь убит! А Абарис с диким воинским кличем сколотов понесся по степи со своим страшным трофеем.
И снова крики смятения и страха зазвучали в рядах сармат – словно грозовая туча, охватывая поле боя полукольцом, на сарматское воинство неслись во весь опор отряды сколотов царя Скилура!
И дрогнули сарматы, и бросились врассыпную, не слушая призывов военачальников, помышляя только о спасении. Но разве можно было уйти от резвых коней подмоги, еще свежих, не утомленных битвой?
Вскоре все было кончено. Уцелели немногие; спасся только очень поредевший отряд аланов под предводительством рассудительного Карзоазоса; не дрогнули, не потеряли головы аланы, а собрав все силы, пробились к лесам и затерялись в чащобах. Их никто и не преследо-вал – не до этого было: сколоты справляли кровавые пожинки с оставшимися в живых…
Ликование охватило Атейополис. Дымили костры; радостные, возбужденные сколоты не отходили от бурдюков с оксюгалой – и еды, и питья было вдоволь, о чем сразу же по возвращении позаботился Марсагет.
Пировали простолюдины, пировала знать. Поздравляли друг друга с победой, строили планы на будущее.
Абарис ходил в именинниках: сын вождя победил самого Дамаса! Марсагет не мог нарадоваться, глядя на сына – растет достойная смена. И только одно обстоятельство омрачало радость вождя сколотов – теперь его вольностям пришел конец. Военачальник царя Скилура, рослый надменный Зальмоксис, дал понять это, как только они уединились в комнатах дома вождя. Скрепя сердце слушал Марсагет условия, присовокупленные царем Скилуром к договору о присоединении Атейополиса и подвластных Марсагету земель к его царству. Но отступать было поздно, и Марсагет, поблагодарив Зальмоксиса за оказанную помощь, пригласил его на пир.
Освещенный многочисленными кострами Старый Город казался новой звездой, зажженной в честь победы сколотов. К вечеру дождь прекратился, подул ветер, унося сырость, и жители Атейополиса радовались этому, как доброму предзнаменованию – даже природа была благосклонна к ним, не мешая торжеству.
На следующий день была назначена церемония жертвоприношения Мечу Вайу, мечу бога войны. Огромную кучу хвороста за валами Старого Города венчал меч, воткнутый острием вверх. Все жители Атейо-полиса: и стар, и млад, воины сколотов и траспиев, вожди и военачальники окружили кучу хвороста плотной стеной. В нарядных одеждах стояли телохранители вождей, и среди них Лик в дорогом панцире, подаренном Марсагетом. Свои лучшие наряды надели жены и домочадцы сколотской знати; сверкая драгоценными камнями и золотыми украшениями, они толпились позади вождей и военачальников.
Возле кучи хвороста мрачно чернели плащи жрецов, готовых принять участие в церемонии жертвоприношения. Здесь же, кто сидел, кто лежал, находились и те, кого выбрал Меч Вайу – несколько десятков оставшихся в живых и захваченных в плен сарматских воинов. Им был знаком этот обряд, и ужас, смешанный с отчаянием, проглядывал в чертах их лиц.
Но вот жрецы зашевелились; повинуясь жесту главы жрецов, они подали ему чашу с вином и священный бронзовый нож. Двое из них бережно подхватили на руки широкогорлый глиняный сосуд и поставили его на расчищенную от травы и выровненную площадку.
Главный жрец медленно подошел к сосуду и забормотал молитву. Как только он закончил, дюжие жрецы подтащили к нему первую жертву – молодого красивого аорса с помертвевшим лицом. Главный жрец окропил голову аорса вином из чаши, поднял нож. Короткий, точный удар, тихий, еле слышный всхлип, вырвавшийся из груди пленника, – и его кровь заструилась в сосуд.
Второй, третий, четвертый… десятый… – один за другим умирали пленные сарматы под ударами ножа. Груда мертвых тел покоилась у ног главного жреца, а он все так же размеренно и невозмутимо закалывал очередного несчастного. Когда пришел черед последнего, сосуд был наполнен почти до краев.
Два жреца снова подняли сосуд и вслед за главным жрецом забрались по лестнице на кучу хвороста, к мечу. Раздался протяжный призывный крик – главный жрец, подняв руки к небу, взывал к Вайу:
– Приди, о могущественный, приди, о непобедимый! К тебе взывают сколоты, о Вайу! Прими наши жертвы благосклонно! Защити нас, о Вайу, от врагов! Пусть твой разящий меч всегда будет с нами, о Вайу!
Его слова подхватили и жрецы, стоявшие возле кучи хвороста. Громкие, истовые их призывы вскоре переросли в пение – дикая, торжествующая мелодия поплыла над степью.
