Роберт Ши - Монах: последний зиндзя
Лицо Бокудена горело яростью, когда он глядел на свою дочь, брата и племянника. «После многих лет интриг и заговоров, – думала Танико, – должно быть, невыносимо платить цену, вырванную твоей собственной семьей».
– Я сделал нашу семью первой в империи, – шипел Бокуден. – Ваша неблагодарность принесет вам ужасную судьбу!
– Извини меня, брат, но судьба без твоих усилий поставила нашу семью в это положение, – сказал Риуичи. – Вы были вознесены, как кусок бревна, поднимаемый на гребне волны.
После того как Бокуден был введен в охраняемую комнату в особняке Риуичи, дядя Танико сказал с усмешкой:
– Он прав в определении твоей ответственности за наши усилия по его свержению, Танико-сан. Если бы ты не была столь умной и решительной, я предпочел бы спрятать тебя и Саметомо и позволить моему брату идти своим путем вместе с регентами и сегунами.
– Это привело бы к несчастью, дядя, – сказала Танико. – За шесть месяцев он взбесил бы другие большие военные роды, и они восстали бы против него. И они, без сомнения, почувствовали бы необходимость убить всех Шима по обычным причинам. Это сохранило бы регентство в нашей семье, но отец был бы устранен.
Риуичи засмеялся:
– Без влияния отца или мужа ты теперь действительно вождь нашего клана, хотя я теперь буду иметь этот титул. Я попрошу, чтобы ты была приглашена на собрания Совета бакуфу, как вдова прежнего сегуна. О таких вещах нельзя не услышать. Теперь империя Сун – то, что осталось от неё, – управляется матерью мальчика-императора, вдовствующей императрицей. И среди нас, самураев, это всегда было обычаем для жены – брать на себя обязанности мужа по управлению делами, если он убит или тяжело ранен. Так и теперь, после нашего маленького сегуна наступит черед его двоюродного брата из регентов, и затем за регентом – очередь Амы-сёгун – Нун-сёгун.
– Я далека от готовности уйти в монастырь, дядя, несмотря на то, что сказал мой отец, – ответила Танико в волнении, но скромно потупив глаза. – Но без тех лет обучения и медитации с Ейзеном я бы никогда не была готова воспользоваться этим моментом. Я бы никогда не была готова защитить Саметомо от убийства и уберечь Страну Восходящего Солнца от Бокудена. Как раз вовремя. Несомненно, Слон пошлет армию, чтобы стереть нас с лица земли. И я знаю о монголах и их Великом Хане больше, чем кто-либо на Священных Островах.
«За исключением одного человека, – подумала она, – который знает больше меня о том, как они ведут войну. Но как я могу найти его?»
Глава 8
– Я думаю, ты знаешь больше, чем допускаешь, о недавней кончине сегуна, – сказала Танико.
Моко посмотрел удивлённо и тревожно:
– Я ничего не имел от смерти вашего мужа, моя госпожа!
Танико осматривала тяжёлую парчовую одежду, которую носил Моко. Много рассказов о смелых набегах на корабли и побережья Китая, преимущественно заселенные монголами, просачивалось с западного побережья до Камакуры. Если Моко не ходил в такие набеги, он, несомненно, готовил корабли для рейдов и получал от этого доход. Он также носил длинный и короткий мечи самурая. Хидейори постоянно отказывался признать статус самурая и имена семьи общими, неважно, какой ценой. Танико чувствовала, что класс самураев должен быть открыт, чтобы внести новую кровь и достойных людей. Моко был одним из тех людей, чья служба была особенно ценна бакуфу и кому был дан, наряду с его семьей, статус самурая Саметомо; теперь он, Танико и Мунетоки были уверены в контроле бакуфу.
Моко теперь носил волосы в пучке, носил сабли, которыми он понятия не имел, как пользоваться, и имел фамильное имя Хаяма, взятое от города, где он построил свой главный корабельный двор.
– Каждый согласится, что смерть господин Хидейори была вызвана тем, что понесла его лошадь, – сказала Танико. – Бедное животное было послано на бойню, чтобы отвести наказание от тех, кто его заслуживал. Но, конечно, ты слышал, что Дзебу видели в тот день?
– Я слышал много рассказов, моя госпожа. – Сердитые глаза были не так забавны, какими они были некогда, заметила Танико. Это были глаза мужчины, который много видел и много делал, думая. Пухлые губы были очерчены глубокими морщинами. «Ну, мы все изменились, – подумала она. – Могу я быть сорокашестилетней, в самом деле?»
– Я видела его, Моко. Он выглядит очень пожилым. После Юкио и, возможно, кого-то из зиндзя ты ближайший друг Дзебу. Я знаю, он жив. Ты должен это также знать.
– Меня не стоит называть его другом, – сказал Моко, печально глядя на свои широкие, как у мясника, руки. – Ты обвиняла шике в смерти господина Кийоси и в убийстве твоего сына Ацуи. Теперь ты хочешь также обвинить его в смерти сегуна.
– Моко-сан, сегун собирался убить меня. Если бы он не умер внезапно, я бы не была теперь живой.
Она рассказала Моко, как она узнала, что Хидейори обманул ее, и как она ненавидела его после этого.
– Я обещал шике, что не расскажу тебе ничего, – сказал он, колеблясь.
– Так он жив! – воскликнула она. – Ты говорил с ним, Моко, расскажи мне! Расскажи мне все – я прошу тебя!
Он покачал головой:
– Я не могу нарушить обещание.
– Ты можешь, ради добра! Разве ты оставишь меня доживать остаток моей жизни в одиночестве и отчаянии?
Долго Моко молчал. Наконец он кивнул и сказал:
– Пожалуйста, пойми, я не принимал большого участия в этом. Это было просто удачей, что я был там. Что священники называют судьбой. Ты дала мне идею, моя госпожа, если помнишь. Это ты сказала мне, что господин Юкио и шике Дзебу обнаружены в Осю, и что Хоригава и гурхан Аргун собираются туда, чтобы арестовать их, и что Фудзивара и Ерубуцу тайно обещали предать Юкио. Я никогда не верил, что господин Хидейори хотел, чтобы господина Юкио привели живым. Он не того сорта человек, который позволяет своим врагам защищаться.
– Я очень хотела поверить, что он намеревался сохранить Юкио жизнь.
– Это долг женщины – думать хорошо о муже. Я не знаю, что за сумасшествие овладело мной, но я думал, каким образом я мог бы помочь шике, предостеречь его, в крайнем случае. Я не говорил тебе потому, что я не хотел вашего согласия с сегуном. Я упаковал различные вещи в ящики и нанял экипаж для моего самого быстрого кобая – открытого корабля с двенадцатью гребцами. Я поплыл на север вдоль побережья от Камакуры. Когда моя кобая достигла Кесеннумо, недалеко от столицы Осю, я выяснил, что Хоригава и Аргун с монгольской армией уже прибыли в Хирайдзуми и что господин Ерубуцу дал им сигнал атаковать Юкио. У меня только и было времени, чтобы надеть монгольскую кавалерийскую броню, которую я привез из Китая тогда, продать некоторые золотые части упряжи и высадиться после них. Годы, проведенные мной среди монголов, помогли мне слиться с войсками Аргуна, не привлекая внимания. Самым большим риском, которому я подвергался, было то, что я мог быть послан в сражение и убит одним из своих людей или даже господином Юкио или шике. Но монгольский командир признал во мне одного из своих людей, так что никто не давал мне приказов атаковать. И так я видел господина Юкио последний раз, моя госпожа.
