Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи
Разумеется, у меня не было никакого желания видеть, как их мобилизуют для длительной и гораздо менее хорошо оплачиваемой службы императору Францу-Иосифу. Нет, мы оставим им джонку и деньги, чтобы китайцы смогли добраться домой. Эрлих может какое-то время оставаться с ними. После того как мы с Кайнделем доложимся капитану «Горшковски», мы пошлем ему сообщение с предложением присоединиться к нам. Если он захочет, то может выбросить за борт торпеды, загрузить пулемет и винтовки на сампан и попрощаться с обоими Беями из Вены и остальными, заплатив им оставшуюся часть вознаграждения. Эрлих говорил, что как раз в это время года северо-китайские джонки регулярно торгуют в этих водах, поэтому наши китайцы без особых проблем смогут присоединиться к направляющейся домой флотилии.
«Шварценберг» бросил якорь в небольшой бухте, скрытой от посторонних глаз, и мы с Кайнделем отплыли на сампане. К этому времени мы уже изрядно пообтрепались, загорели и обросли. И нам будет нелегко убедить вахтенного офицера, что на самом деле мы моряки австро-венгерского военно-морского флота, особенно если мы приплыли на сампане. Но проблема решилась сама собой. Нам пришлось грести почти час, чтобы приблизиться к «Горшковски» на расстояние оклика. Мы подплывали с кормы, как и в предыдущий раз в Антибари.
Я заметил, что название корабля затерто. С некоторым удивлением я также увидел, что когда-то безупречный корабль теперь выглядел очень потрепанным: не только пятна ржавчины и грязь (что вполне допустимо после трех месяцев войны), но неопрятный во множестве тех мелких деталей, которые и отличают образцовый корабль от плавучего бардака — криво висящие на балках шлюпки, хлопающие открытые иллюминаторы, постиранное белье, небрежно висящее на поручнях. Что-то в его облике меня смущало.
И никаких признаков жизни — только часовой с винтовкой праздно склонился над гакабортом и безо всякого интереса смотрел на наше приближение. Из открытого кормового люка около ватерлинии донесся скорбный плач аккордеона. Неожиданно слабый ветерок с суши всколыхнул полуденную гладь бухты — едва-едва чтобы развернулся флаг на гюйсштоке. Когда я его увидел, у меня перехватило дыхание: белый, с голубым Андреевским крестом. Флаг русского императорского военно-морского флота.
Так вот оно что: русские захватили «Горшковски» в качестве приза и вооружили его как вспомогательный крейсер. Я подал Кайнделю знак проплыть мимо и скрыться. От кучки местных хижин на далеком берегу залива к кораблю приближалось несколько проа, так что наш сампан не слишком выделялся среди них, а что касается нас самих, то я надеялся, что мы достаточно загорели и пообтрепались, чтобы сойти за малайцев. Часовой не проявил к нам никакого интереса, а единственным членом экипажа в поле зрения был еще один человек в белом кителе, только что спустивший к подножию трапа, чтобы опрокинуть в море ведро с пустыми бутылками.
Когда он посмотрел на нас, у меня мурашки пошли по коже. Что отвечать, если нас окликнут? Я посмотрел на него, и мы одновременно узнали друг друга: это был стюард первого класса Фердинанд Вонг, работник линии «Австрийского Ллойда», китаец из Триеста, с которым я подружился во время путешествия в Шанхай. Он смотрел на меня в изумлении, а затем махнул, чтобы мы приблизились. Мы скользнули к подножию трапа.
— Вонг, что вы вообще тут делаете...?
— Сейчас не время для расспросов, герр лейтенант, просто позвольте прыгнуть к вам.
Он осмотрелся, чтобы убедиться, что нас не видят, и прыгнул в сампан. Мы спрятали его под куском брезента и погребли прочь, стараясь, чтобы отплытие не выглядело слишком поспешным. Удалившись на безопасное расстояние, мы засыпали Вонга вопросами.
— Но Вонг, что вы делаете с русскими? Ведь «Горшковски» сейчас военный корабль, а вы гражданский, и вдобавок австриец.
— Я знаю. Герр лейтенант, я им так и сказал, но у меня не было выбора.
— Что случилось?
— Мы грузили уголь в Шанхае для обратного пути, когда получили телеграмму из Триеста с приказом остаться там и ждать инструкций. Потом нам написали, что из-за войны надо плыть в Нагасаки, а не в Гонконг. Мы прождали там неделю, а потом получили другую телеграмму, велевшую возвращаться в Шанхай, поскольку японцы могут вступить в войну против нас. Так что мы снова подняли пары и отплыли — прямо навстречу русскому крейсеру, стоявшему как раз за трёхмильной границей. Нам пришлось следовать за ними во Владивосток в качестве приза.
— Что случилось потом?
— Экипаж интернировали, а пассажиров посадили на поезд до Австрии. Они собирались интернировать и меня, но затем русские сказали, что я буду их стюардом, хотя при этом они красили корабль в серый и устанавливали пушки. Я сказал, что я гражданский и подданный Австрии, но капитан просто ударил меня в челюсть и обозвал грязным китаёзой, и добавил, что если не заткнусь и не стану делать, что говорят, то он меня пристрелит. И вот, пожалуйста, я стал стюардом на борту вспомогательного русского крейсера «Николаев».
— Что они здесь делают?
— Вероятно, ищут «Эмден», так утверждают, — Вонг мрачно улыбнулся. — Хотя, судя по тому, что я видел, флаг им в руки.
— Что, всё так плохо?
— Плохо? Не то слово. Экипаж — только половина того, что нужно для управления кораблём, и большинство из них крестьяне, которые наверняка никогда раньше и моря не видели. Срут в углах, страдают от морской болезни и пьют водку, как минералку. А офицеры — вы в жизни таких не видели: многие едва ли могут отличить нос от кормы. Думаю, мы здесь только потому, что они заблудились. На прошлой неделе наш любимый отец-командир Благодарёв откусил матросу ухо, потому что тот неправильно одет. Вот что я вам скажу, герр лейтенант: если бы не вы, я бы спрыгнул за борт и рискнул быть съеденным акулами, лишь бы добраться до берега. С таким-то сбродом на борту только вопрос времени, когда они порвут задницу на рифах — или, возможно, нас найдет «Эмден».
Когда мы обошли вокруг мыса к заливу, где «Шварценберг» встал на якорь, то увидели плывущее с востока судно. Когда оно приблизилось, мы поняли, что это военный корабль, фактически небольшой крейсер. На какое-то невероятное мгновение мы решили, что это «Эмден». Разочарование наступило потом, когда он развернулся бортом приблизительно в миле от лайнера. Я понял, что это двухтрубный корабль значительно более ранней постройки, чем гладкий, трехтрубный «Эмден».
Сначала я его не опознал, но потом понял, что это голландский крейсер типа «Холланд». Я видел подобный в Йокогаме в году эдак 1905-м, и хотя этот был сильно перестроен (трубы укоротили и нахлобучили странные капюшоны), силуэт оставался по-прежнему узнаваемым. Он остановился, и на мостике замигал сигнальный фонарь, передавая сообщение на французском: «Информируем, что вы находитесь в территориальных голландских водах более суток, определенных международным правом. Просим немедленно покинуть территориальные воды и выйти в море».
