Уилбур Смит - Ярость
– Что ж, мама, мы с Шасой будем с нетерпением ждать вечера пятницы. В половине восьмого, и, естественно, форма одежды парадная.
– Рузумеется, – ответила Сантэн.
Вечер получился удивительно спокойным, учитывая, какие взрывчатые элементы собрались за столом, но у Шасы было строгое правило: в роскошных комнатах Вельтевредена прекращались всякие политические споры. Разговор мужчин переходил от планируемой поездки команды регбистов «Все черные» к поимке в заливе Фальс-бей шестисотфунтового голубого тунца, самого крупного в своем роде. Манфред Деларей и Блэйн были заядлыми рыбаками, и их будоражила мысль о такой великолепной добыче.
Сантэн за обедом была необычно молчалива. Тара посадила ее рядом с Манфредом, и Сантэн внимательно слушала все, что тот говорил, а когда в конце обеда все перешли в голубую гостиную, осталась рядом с гостем и вскоре они забыли обо всех остальных и погрузились в негромкий разговор.
Хайди, жена Манфреда, красивая светловолосая немка, не смогла заинтересовать Тару долгими жалобами на лень и вороватость цветных слуг, и Тара при первой возможности сбежала от нее, взяла еще рюмочку коньяка, отнесла отцу и села рядом с ним на голубой бархатный диван.
– Сантэн говорит, ты восхищаешься Делареем, – сказала она негромко, и оба посмотрели на пару в противоположном конце комнаты.
– Он грозный противник, – ответил Блэйн. – Тверд, как железо, и востер, как топор. Ты знаешь, что даже коллеги называют его «Человек-панга»?
– Но почему он так заинтересовал Сантэн? Она позвонила и потребовала пригласить вас, когда узнала, что он будет. Она словно одержима им. Почему, папа, ты не знаешь?
Блэйн опустил взгляд и сосредоточился на сером столбике сигарного пепла. Что можно ей сказать? Он один из, вероятно, всего четырех человек, которые знают, что Манфред Деларей – незаконный сын Сантэн. Он помнил свои потрясение и ужас, когда Сантэн призналась ему в этом. Даже Шаса не знает, что они с Манфредом сводные братья, хотя Манфреду, конечно, это известно. Сантэн просветила его ради шантажа, когда Манфред в 1948 году вздумал уничтожить политическую карьеру Шасы.
Все это было очень сложно, и Блэйн обнаружил, что снова встревожен, как часто бывал встревожен неразумием и неосторожностью Сантэн в годы, предшествовавшие их встрече. Он печально улыбнулся. Она по-прежнему страстная и порывистая женщина, и он не хотел бы, чтобы было иначе.
– Думаю, ее интересует все, что касается карьеры Шасы. Это естественно, ведь Манфред Деларей – Шасин «крестный». Все очень просто, моя дорогая.
– Да, Деларей его «крестный», – согласилась Тара. – Но, папа, что ты думаешь о таком повороте в политической карьере Шасы?
Несмотря на решение сохранять спокойствие, она, волнуясь, повысила голос, и Шаса, который оживленно разговаривал с молодой, дерзкоглазой второй женой французского посла, услышал свое имя и посмотрел в сторону Тары. Тара быстро опустила взгляд.
– Что ты думаешь об этом, папа? Правда, отвратительно?
– Вначале – да, мне так казалось, – признался Блэйн. – Но потом я обсудил это с Сантэн, и Шаса пришел ко мне. Мы обо всем подробно поговорили, и я сказал, что думаю, но в конце концов понял и его точку зрения. Я с ней несогласен, но я ее уважаю. Он считает, что сможет принести большую пользу…
Тара услышала, как ее отец повторяет бойкие банальные оправдания Шасы, и снова разозлилась. Она обнаружила, что дрожит от сдерживаемой страсти, что ей хочется закричать на них: на Шасу, на Сантэн, на родного отца, но потом она вспомнила о Мозесе и его борьбе и, сделав над собой усилие, сохранила самообладание.
«Я должна все запоминать, – сказала она себе. – Все, что они говорят и делают. Даже самые незначительные подробности могут оказаться очень ценными для борьбы».
Поэтому она все подробно пересказывала Молли Бродхерст. Не реже раза в неделю ей удавалось уйти из Вельтевредена под предлогом посещения портного или парикмахера. Они с Молли встречались только после того, как Тара убеждалась, что за ней не следят. Ей было приказано порвать все левацкие связи и воздерживаться от высказывания своих политических взглядов или пропаганды социализма в присутствии третьих лиц. Единственной ее связью с реальным миром борьбы оставалась Молли, и она ценила каждую минуту их встреч.
Мириам Африка всегда могла привозить на такие встречи ребенка. Отчитываясь перед Молли, Тара держала его на руках и кормила из бутылочки. Все в маленьком Бенджамине, от тугих завитков черных волос на голове, от исключительной мягкости кожи и ее необычного цвета – цвета меда и старой слоновой кости – до подошв крошечных ног, бледно-розовых, точно кораллы, – зачаровывало ее.
Во время одной из встреч Молли передала ей новое письмо от Мозеса, и даже радость от встречи с Бенджамином поблекла перед содержавшимися в нем словами.
Письмо было написано в Аддис-Абебе, столице Эфиопии. Мозес оказался там по приглашению императора Хайле Селассие и должен был выступать на встрече глав черных африканских государств; он описывал оказанный ему теплый прием и предложения поддержки, моральной, финансовой и военной, борьбы в Анзании – так теперь он называл Южную Африку. Она впервые услышала это название, и когда произнесла его вслух, оно вызвало в ее душе глубокий патриотический отклик, какого она не знала раньше. Она дочитала письмо Мозеса.
«Оттуда я поеду в Алжир на встречу с полковником Бумедьеном, который сражается с французским империализмом; его мужество, несомненно, принесет счастье его трагически угнетаемой земле.
После этого я полечу в Нью-Йорк, и, кажется, не вызывает сомнений, что мне позволят выступить на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций. Все это замечательно, но у меня есть лучшие новости, касающиеся тебя и нашего сына Бенджамина.
Продолжай свою работу, крайне важную для нашего дела: наши могущественные друзья решили особо наградить тебя. Вскоре мы втроем: ты, я и Бенджамин – будем в Лондоне. Не могу выразить, как мне хочется взять на руки сына и увидеть тебя.
Напишу, как только у меня будут более определенные новости. Тем временем прошу тебя продолжать свою важную работу; в особенности постарайся, чтобы на следующих выборах твоего мужа избрали в парламент и он вошел в правительство. Это сделает твое положение исключительно ценным для нашей борьбы».
Много дней после получения письма у Тары было такое хорошее настроение, что Сантэн и Шаса заметили это и сочли знаком того, что Тара окончательно решила принять на себя роль хозяйки Вельтевредена и соблюдать условия заключенного с Шасой соглашения.
