Николай Панов - Дети Чёрного Дракона
— Довольно!
Короткое китайское слово свистнуло, как хлыст, в обстановке напряженного ожидания. Абу-Синг стоял, выпрямившись во весь рост, с протянутой вперед рукой. В кулаках вышибал сверкнули неизвестно откуда взявшиеся короткие ножи. Они угрожающе обернулись к Сингу. Старуха тоже обратила к нему дрожащие губы посеревшего пергаментного лица.
— Довольно. — Синг толкнул ногой груду серебра и взял ассигнации из рук Шанга. — Мать моя, мы видим, что девушка подходит нам. Мы не нуждаемся в излишних доказательствах. Ты просишь пять тысяч таэлей? Вот тебе три тысячи. Больше тебе не даст никто. Не очень-то безопасно торговать сейчас белыми девушками. Бери деньги и передай нам товар. И, да процветешь в мире ты и души твоих предков!
Старуха молча протянула к деньгам цепкие пальцы пухлых, украшенных массой колец и браслетов рук. Торг был заключен. Посланцы Дракона нашли ту, ценой жизни которой драгоценный документ очутится в руках борцов за свободу Китая.
4. Монастырь Бао-Дун
И вот — дорога. Полторы тысячи верст верхом по гористой, изрезанной реками стране. Два месяца беспрерывной езды с пленной женщиной на руках, под постоянной угрозой ареста и гибели всего дела. Кто знает — не встретится ли им патруль европейских или американских солдат, который почувствует подозрение и велит выдать на допрос странную пассажирку, спрятанную в глубине крытых носилок? Кто знает, какие приключения испытают они в далеком, загадочном Тибете?
За долгие недели путешествия по огромной стране среди шести спутников — одной женщины и ее пятерых хозяев — успели установиться довольно странные отношения. Точнее говоря, отношения установились только между тремя из шестерых.
Трое «детей черного дракона» — Шанг, Ци-Мо и Ю-Ао-Цян — смотрели на девушку почти как на неодушевленный предмет, как на цену за обладание нужными обществу бумагами. И, как таковая, цена эта должна была бережно охраняться. Ее не смел касаться ни один лишний взгляд, ни одна могущая произойти неприятность. Абу-Синг же — но об Абу-Синге мы позволим себе поговорить немного позже…
Согласно с вышеизложенным, складывалась и та относительная свобода, которой начала располагать девушка, как только вступили в полосу настоящего, почти не захваченного западной «культурой» Китая. Она свободно ехала на лошади, пользуясь, кроме того, всяческими услугами своих «охранителей». Ведь это нужно для блага общества, для того, чтобы благополучно довезти покупку до места назначения. Что же касается Львова…
С самого начала пути он, чувственность которого сильно разогрелась первой сценой в притоне, стал преследовать пленницу своей любовью. Когда маленький караван останавливался на ночь, он оказывал ей массу мелких услуг, разводил для нее отдельный костер, выискивал лучший угол в невероятно грязной сельской гостинице. Он старался войти в ее доверие, отпускал массу любезностей на всех известных ему языках. «Нельзя ли отыскать вместе средство к спасению?» — нашептывал он во время своих дежурств около нее. — «Кто она? Как попала в китайский притон?» Но та же сцена, которая впервые зародила любовь у Львова, показала ей истинную подкладку его ухаживаний. Она молчала. А его попытки перейти к «методу прямого действия» во время одной из ночевок тоже не увенчались успехом. При первом прикосновении его жестких пальцев она вскочила на ноги, красноречиво приставляя к своему горлу острие раздобытого где-то ножа…
Зато совершенно другие чувства испытывала она при виде Абу-Синга. Под маской жестокого покупателя живого товара она старалась угадать смелый и честный характер. Синг догадался пресечь отвратительную сцену в публичном доме. Синг спас ее дважды во время пути: из мутного кипящего водоворота и от рук грабителя. И молчаливый коренастый тибетец часто чувствовал на себе два различных взгляда: благодарный и умоляющий — больших голубых глаз и злой, вспыхивающий ревностью — Львова. Была ли права девушка, делая героя из мрачного, всегда занятого и рассуждающего о политике Абу-Синга?
…Перед массивными воротами высокой глиняной стены Ю-Ао-Цян[2] соскользнул с седла и взял под уздцы лошадь девушки. Синг и пятый член экспедиции — гориллообразный Ци-Мо — сжали ее с обеих сторон потными боками своих лошадей. Спешившийся Шанг сильно зазвонил в медный гонг, висящий у входа.
Ворота медленно открылись. В темном коридоре, пробоине толстой стены вырос лама-привратник — бритый ушастый старик с узкой повязкой на лбу, в ярко-зеленом подпоясанном балахоне, оставлявшем обнаженными правую руку, плечо и часть груди. Шанг подал полномочия. Привратник исчез за тяжело сдвинувшимися сводчатыми створками. Много времени спустя он показался снова и сделал знак, приглашая следовать за собой.
Караван миновал длинный проход ворот — Львов и Шанг с лошадьми под уздцы, остальные, — эскортируя лошадь полубесчувственной, томящейся тяжелой неизвестностью жертвы.
Широкий, мощеный продолговатыми плитами двор походил на обычные дворы буддийских храмов. Посредине возвышался дворец-храм, с вереницей сводчатых ворот, с резными зелеными и красными колоннами, с маленькими открытыми часовенками, занятыми уродливыми изображениями китайских и индусских божеств. Перед божествами горели масляные лампады и возвышались молитвенные машины. «Ом-мани-падмэ-хум» — бесчисленное количество раз повторяли бумажные ленты, намотанные на большие цилиндры. Стоило жрецу закрутить — за известную плату — один из этих приборов, и тысячи молитв покорно возносились к небу за оплатившего эту операцию. Такое простое и удобное усовершенствование (до него еще не додумались наши священники) имеет большое распространение среди китайских верующих.
Но монастырь Бао-Дун был закрыт для посторонних молящихся. Только изредка в одном из окон показывалась зеленая повязка какого-нибудь жреца. Обладатель одной из таких повязок, — в костюме, схожем с одеждой привратника, важно подошел к склонившим головы заговорщикам.
— Вы привезли женщину. Вот эту, — он окинул критическим взглядом запыленную стройную фигуру и бледное лицо. — Да, она хороша. Великий Будда соизволяет немедленно удостоить вас приемом.
6. Прием у живого Будды
Привязав лошадей, шестеро путников быстро прошли в первый зал через узорчатые ворота главного входа. Все стены были уставлены полками с рядами деревянных и металлических божков, священных сосудов и книг, молитвенных цветных ящичков и прочих принадлежностей, дающих окраску любой из существующих религий. Двое распростертых перед статуей Будды «зеленых» лам поднялись на ноги и пошли впереди. То же повторялось в каждой из следующих зал. Теперь перед приезжими маршировали уже около двадцати лам, — почти все население монастыря.
