Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг
– Я должен защищать своих людей, – невозмутимо заметил Ральф.
Лицо Макторпа побагровело от внезапно нахлынувшей ярости, и он взревел:
– Ваших людей? Ваших?! Да вы говорите, как тот проклятый король!.. – Его ярость угасла так же внезапно, как и появилась, и он продолжал уже спокойнее: – Конечно, чего еще я мог ожидать от Морлэнда? Нет, хозяин, ваше время кончилось: я уже владею землями Морлэндов и хочу иметь их целиком. Попробуйте только помещать, и вам не поздоровится. – Он прошел к окну и неожиданно сменил тему разговора: – У вас в доме живет некто Ламберт, наставник ваших детей?
– Да, И я не делаю из этого тайны.
Макторп повернулся со стремительностью, неожиданной для такого грузного мужчины, и прищурился.
– Конечно, и ни для кого не секрет, что этот человек – католический священник. Не пытайтесь отрицать это, Ральф Морлэнд, – все уже знают его историю. Более того, не секрет, что ваша жена католичка.
Ральф побледнел, но взял себя в руки и решительно заявил:
– Быть католиком – не преступление.
– Понимаю, что вы хотите сказать. Приверженность к католицизму – не преступление, но проведение католических служб нарушает закон. Преступен любой священник, проводящий эти службы, и каждые мужчина или женщина, присутствующие на этих службах, – преступники.
Ральф был искренне удивлен.
– Не понимаю, что вы имеете в виду. С тех пор как умер Эдмунд, в доме Морлэндов не проводились церковные службы.
– Не прикидывайтесь невинным, – перебил Макторп. – Об этом знают все. Не все ваши слуги снисходительны к католицизму. Многие ненавидят его не меньше, чем я. А теперь я уезжаю, но если вы посмеете доставить мне неприятности, я сделаю так, что у вас неприятностей будет еще больше. Вам известно, какое наказание ждет того, кто нарушает законы, так ведь? Подумайте об этом.
С этими словами он повернулся на каблуках и вышел, оставив Ральфа ошеломленным и потрясенным. Неужели Макторп сказал правду? Неужели Мэри и Ламберт тайком служат католические обедни? Так вот почему она упросила оставить Ламберта в доме! Ральф сразу же отбросил эту мысль: Мэри не смогла бы так обманывать его, подвергая опасности всех родных. Он вышел в зал и молча проследил, как уезжают Макторп и его люди.
– Чего ему понадобилось? – не выдержав, спросил Эдуард. Ральф быстро взглянул на него, собрался было что-то сказать, но передумал.
– Он пытался запугать меня.
Эдуард улыбнулся, но это была безрадостная улыбка.
– И ты испугался? Ральф промолчал.
Этой ночью, когда они с Мэри остались наедине, Ральф наблюдал за ней с удвоенным вниманием. Он давно уже привык ложиться в постель первым, и, облокотившись на подушки, выпивать последний за день стакан вина, разбавленного водой, глядя, как жена ходит по комнате, расчесывает волосы, что-то напевая вполголоса, раздеваясь и складывая одежду. Волосы Мэри были длинными и темными; распущенные, они окутывали ее до колен. Однажды, когда она была беременна и чувствовала постоянный жар, Мэри попробовала заплести волосы в длинную косу и уложить ее короной вокруг головы. Эта странная, старомодная и нехитрая прическа очень шла ей и очень нравилась Ральфу, поэтому Мэри стала постоянно носить ее. Ральф любил смотреть, как блестящая, витая коса спадает с головы, распускается и превращается в обильный поток волос.
Но сегодня, хотя глаза Ральфа по привычке наблюдали за женой, на его лице застыло отстраненное выражение, а в голове царил полный хаос. Ральфа потрясло открытие, что он слишком мало знает собственную жену, но еще более ошеломительны были порывы ревности, овладевшие им. Он любил Мэри и, следовательно, должен был доверять ей, однако ему не удалось сразу же отбросить, как нелепость, мысль о том, что Мэри действительно служит вместе с Ламбертом католические обедни, таким образом подвергая страшной опасности и своего мужа, и всю семью. Его мозг продолжал лихорадочную работу: если Мэри обманывает его в одном, может быть, она обманывает его еще в чем-то? Ральф хотел избавиться от ужасающих мыслей, но не знал, как это сделать.
Наконец Мэри, искоса взглянув на него, заметила странное выражение на лице мужа, но не поняла, что оно может означать, и спросила:
– Что случилось? Вы хотите о чем-то поговорить?
– Да, Мэри.
– О чем же?
– Мэри, мне надо... – Ральф остановился, а Мэри терпеливо ждала, не сводя с него глаз.
Она выглядела такой юной, похожей на ребенка в своей белой, обшитой кружевом ночной рубашке, с распущенными волосами, плащом укрывающими ее. Заведя руку под массу волос, Мэри перекинула ее через плечо бессознательным жестом, от которого сердце Ральфа переполнилось любовью. Она была его женой, ее живот уже начинал округляться, в нем росло будущее дитя. Ральф любил ее. Внезапно он решил, что неприятности касаются только его одного, и не следует перекладывать их на жену. Такая молчаливая, смуглая и замкнутая, Мэри была чужой в доме Морлэндов. Она походила на пленницу и безропотно переносила тяготы плена, поэтому Ральф не мог заставить ее нести еще и ношу победителя.
– Нет, ничего. Ложись в постель, дорогая.
Она еще минуту смотрела на Ральфа, а затем послушалась его, тут же забыв о странном эпизоде. Обняв жену в темноте, Ральф думал: «Даже если это правда, я не хочу ничего знать, а если ложь – не желаю стыдиться. Во всяком случае, я не могу сказать ей об этом. Она заслуживает снисходительности».
На следующее утро он надолго закрылся в кабинете с Эдуардом.
Четыре дня спустя портной принес, новые костюмы для детей. Морлэнды устроили нечто вроде семейного праздника, созвав своих друзей на ужин, после которого предполагались танцы. Двое старших мальчиков были торжественно освобождены от старой одежды, причем желающих сделать это вызвалось так много, что они скорее мешали, нежели помогали. Мальчики облачились в мужскую одежду. Портной потрудился на совесть, не забыв ничего, от широкополых шляп до меховых муфточек. Затем Ральф преподнес детям свой особый сюрприз – две заранее заказанные шпаги, довольно короткие и тщательно уравновешенные; опоясав мальчиков перевязями, Ральф приказал им пройтись вокруг зала, чтобы все могли полюбоваться их великолепием.
– Они кажутся такими высокими, – проговорила Мэри, и голос ее заметно дрожал, ибо сейчас мальчики уже не были похожи на ее детей.
– И гораздо более симпатичными, чем в своих платьицах, – добавил Ральф. – Думаю, надо сжечь эту безобразную старую одежду – как считаете, мальчики?
– Да, да, сожжем ее! – закричали дети. Этот крик стал сигналом ко всеобщему ликованию, и вскоре дети уже маршировали под предводительством Ральфа, несущего отвергнутые платьица на кончике шпаги и потряхивающего ими, как знаменами побежденных врагов. Дети шагали за ним, Нед и Эдмунд горделиво задирали подбородки и не спускали ручонок с эфесов своих шпаг, подобно маленьким полководцам, а остальные пристроились на ними, исполняя на своих детских дудочках импровизированный марш. Даже серьезный малыш Мартин топал позади, отбивая такт тамбурином.
