Джефри Триз - За Хартию
Из того, что было сказано в ту ночь, многое не дошло до мальчиков. Они узнали и поняли, что такое Хартия, лишь много дней спустя путешествуя с Таппером по бесконечным дорогам и расспрашивая его обо всем. Но уже в ту ночь они поняли достаточно, чтобы присоединить свои голоса к возгласам тысяч мужчин и женщин, чтобы вместе с ними принести клятву верности Народной Хартии.
- Чего вы требуете? - гремел оратор. - Вы требуете права голоса, права, равного для всех - для шахтовладельца и для шахтера. Неужели это несправедливо?
Толпа одобрительно загудела.
- И жалованья членам парламента, чтобы и бедный человек мог заседать там вместе с богатым.
- Верно! - выкрикнул кто-то. - Пусть рабочие тоже скажут свое слово в Вестминстере.
- И чтобы каждый год был новый парламент... Оратор перечислял один за другим все знаменитые пункты Хартии, объясняя, как они важны для каждого человека.
- Мне кажется, он толкует справедливо, - прошептал Оуэн.
- Все правильно! - откликнулся Том.
Оратор вдруг оборвал свою речь.
- Друзья! - прокричал он. - Хочу вас порадовать: сегодня среди нас Генри Винсент!
Волна возбуждения прокатилась по толпе. Прежний оратор спустился с каменной трибуны, и новый занял его место. Несколько минут оглушительные крики не давали ему начать. Это был Винсент, чартистский вождь, кумир Уэлса и всего промышленного запада.
Он был великим оратором, этот Винсент, хотя никогда не прибегал ни к каким приемам, чтобы расшевелить слушателей. Просто, спокойно, негромко он говорил людям об их бедах, против которых они бессильны, пока у них нет права голоса. Он говорил о нищенском жалованье, об убийственном труде в шахтах, каждая из которых - смертельная ловушка, готовая захлопнуться в любую минуту, о несправедливых ценах, которые запрашивают хозяева в своих лавках, и о продуктах, которые там продаются, - годных разве только для свиней.
А ваши жилища, - продолжал он, отыскивая взглядом женщин в толпе, - они непригодны и для свиней. А болезни, что гнездятся в ваших домах, калечат вас и убивают? Дом довершает то, что не доделала шахта!
Потом Винсент стал объяснять, в чем задача Хартий. Они смогут послать в парламент своих людей - рабочих, которые на себе испытали все лишения. Тогда парламент примет новые законы, увеличит жалованье, сократит часы работы, снизит квартирную плату и навсегда запретит ненавистные лавки-обдираловки.
- И это будет только справедливо, не так ли? - говорил он. - А правительство называет эти требования государственной изменой! Мы требуем наших прав, мы готовы завоевать эти права штыками, а они называют это предательством. Мы говорим королевским солдатам: "Не стреляйте в своих товарищей, в своих братьев!" - а они зовут это подстрекательством к мятежу. Но мы не остановимся, даже если избранный нами путь ведет на каторгу в Австралию или на виселицу!
Под одобрительные крики он спрыгнул с камня и скрылся из виду.
Люди снова построились в колонну, и процессия двинулась вниз. Тысячи ртов подхватили чартистскую песню. Остальные стали расходиться маленькими группами.
Оуэн и Том поджидали Таппера, оба слишком взволнованные, чтобы говорить. Какой-то шахтер, проходивший мимо, сказал, обращаясь к товарищу:
- Слова мы слышали правильные, но пора действовать!
Действовать!..
Сердце Оуэна вздрогнуло при этом слове. Новый и отважный план зародился в его мозгу в тот момент.
Глава шестая
Лавка-обдираловка
У мистера Дэвида Хьюза была только одна лавка, которая обслуживала все принадлежавшие ему шахты и деревни. Поэтому жены шахтеров истоптали не одну пару башмаков, провели не один час в дороге, чтобы закупить продукты.
Мистера Хьюза это не волновало. Так было дешевле - держать одну лавку и одного управляющего с помощниками. Да и стоили они ему не слишком много. Он милостиво разрешал им пополнять жалованье за счет покупателей, обвешивать и надувать их при расчете.
Ни одной лавки, кроме той, что принадлежала Хьюзу, не было во всей долине. Но, если бы даже была такая, люди не могли бы покупать в ней. Все они работали на шахтах и жалованье свое получали не наличными, а в виде кредита в хозяйской лавке. Волей-неволей приходилось покупать только там.
Когда шахтеры бастовали и требовали повысить жалованье, мистер Хьюз иногда соглашался - повышал жалованье и одновременно цены в своей лавке, так что не терял на этом ни фартинга. А потом, выждав, когда страсти улягутся, выискивал зачинщиков забастовки и выгонял их с работы, а порой и из дома.
Все это и многое другое мальчики узнали от своего взрослого друга, путешествуя с ним от деревни к деревне. Иногда они переходили в другие долины, где хозяйничали другие шахтовладельцы. Порой случалось зайти и к рабочим сталелитейных заводов, и к докерам Ньюпорта, но везде они видели одну и ту же картину. Миллионы людей трудились, как муравьи, чтобы несколько жирных присвоили плоды их трудов.
Через несколько недель они опять повернули к Эббу-Вейлу и Абертиллери, к деревням Дэвида Хьюза. В круговых странствиях Таппера явно была какая-то система, хотя мальчики так и не могли понять ее смысл.
Иногда он останавливался в какой-нибудь горной таверне и беседовал с разными людьми, причем случалось, что он за всю неделю не продавал ни одного порошка, ни одной бутылки микстуры. Иногда больные приходили к нему за помощью, и он лечил их, но часто не брал с них ни полушки. Это был самый странный торговец на свете!
Проезжая другой и третий раз по одним и тем же местам, они уже стали узнавать людей, которых встречали прежде, и завязывать с ними знакомство. Однажды дни перекинулись словом с Гвен Томас. Оказалось, что ее уволили. Гвен ругала порядки на шахте, кто-то подслушал и донес хозяину.
- Еще немного, и можно стать чартистом! - сказала она мрачно.
И мальчики улыбнулись, переглянувшись.
- А может, надо было сказать ей, что мы чартисты? - спросил потом Оуэн у друга.
Но Том считал, что говорить такие вещи девчонкам вообще опасно - они не умеют держать язык за зубами,- а в данном случае и бесполезно.
Однако в самом скором времени Гвен оказалась очень полезной для дела, которое оба задумали.
Они увидели ее на следующий день в толпе женщин, собравшихся возле закрытой лавки. Таппер был занят какими-то делами, и ребята ушли, ничего ему не сказав.
- Зачем говорить? А вдруг ничего не выйдет, - объяснил Оуэн Тому.
Было больше девяти - давным-давно пора открывать; многие женщины стояли уже несколько часов. Гвен, оставшаяся без работы, пришла в лавку вместо матери: шесть миль сюда, шесть обратно - нелегкое путешествие для старой женщины.
- Обращаются с нами, как со скотом! - ворчала она сердито, когда они подошли к ней. - Привет обоим! Что вы тут делаете?
