Далия Трускиновская - Запах янтаря
Было еще невозможное – белая рука, приподнявшая край занавески, и быстрые черные глаза, мелькнувшие сегодня утром в глубине высокого окна. Был стук каблучков, который я уж даже не слышал, а угадывал издалека. Но это я гнал прочь, это нынче – не для меня. Хоть прилепился же государь всей душой к мариенбургской полонянке…
Гирт ждал меня у портала. Я подкрался сзади и с прыжка повис у него на плечах. Что за черт подбивал меня в тот день на баловство? Я начал ему рассказывать вчерашнюю историю о фортуне короля Карла, Гирт изумлялся и соглашался, и до того мне стало вдруг весело, до того неразумными в моем рассказе оказались шведы, что я и сам поверил в их дурость и нерасторопность. Гирт несколько раз обрывал меня, начиная шепотом рассказывать о Цитадели – какой в ней устроен ров и чем различаются равелины, – а я сам хохотал и его смешил, хотя в душе вспыхивало жуткое – ох, не к добру разыгрался! Так мы и шли к последнему, восточному бастиону Риги – Шеровскому…
– Мы медленно пробирались вдоль глухой стены иоанновской церкви. Шведы старательно оттесняли тебя от толпы. Я все еще пыталась загородить им дорогу.
– Господин сержант, отец будет жаловаться… – говорила я, как будто от этих сердитых слов кирасиры растеряются, отступят, веревка сама собой развяжется, и ты окажешься на свободе. – Господин лейтенант, отец этого так не оставит!
– Фрекен Ульрика, нечего вам, благовоспитанной девушке, стоять здесь, в этой грязной толпе, – резонно отвечал сержант. – Ваш уважаемый отец вряд ли вас за это похвалит. Идите спокойно домой и радуйтесь, что лазутчик не ушел безнаказанно.
Радоваться?.. Я вся дрожала, а ты отводил взгляд, но я уже встретила твои глаза сегодня, я уже смотрела в них, и теперь моя жизнь была непостижимо связана с твоей – может быть, даже и тоненькой ниточкой единственного взгляда.
– Вы говорите – радуйтесь? – как бы издалека слышала я собственный голос. – Уводите лучшего конюха, который у нас был за четыре года, и говорите радуйтесь?
Я ничего не могла больше – только на несколько минут оттянуть твою смерть. Если бы в моей корзинке были хоть маленькие ножницы!.. Хоть что-нибудь!..
Маде отчаянно дергала меня сзади за юбку. Наконец я обернулась к ней. И по ее лицу поняла: пока я кричала на сержанта Эрикссена, что-то изменилось, появилась какая-то надежда…
– Ну?.. – даже не спросила, а еле слышно выдохнула я.
– Их надо задержать… – вроде не услышалось, а мелькнуло неуловимым движением губ. Зачем? Надолго? Это было неважно.
– Мало мы разоряемся, кормя гарнизон? Мало вы портите нам служанок, да еще и гордитесь этим? Теперь очередь за отцовским конюхом? – кричала я, не пуская сержанта вперед. Толпа загудела, как я поняла – одобрительно.
– Это кто, дочка Гильхена?
– Лихая девка!
– Сумасшедшая кровь…
– Девка права – полон город солдат, скоро самим нечего жрать будет!
– Фрекен Ульрика, уйдите отсюда поскорее, – потребовал потерявший терпение Эрикссен. Но я в ответ протиснулась между ним и стеной, объявив, что одна из этой толпы не выберусь. Толпа – это и была твоя надежда на спасение. В такой давке Маде… или кто-нибудь другой?.. Могут, как будто нечаянно оказавшись прямо за твоей спиной, перерезать веревки. И действительно, мне показалось, что из-за плеча усатого кирасира мелькнуло лицо Маде. Но Боже меня упаси кинуть в твою сторону еще хоть один взгляд, я этим все погублю…
Народ окружил нас со всех сторон – мелкие торговцы и прислуга, мастеровые, весовщики и сортировщики конопли, рыбаки, прачки, носильщики и уличные девчонки. Шведов прижали к краю доломитовой церковной стены, и тебя – вместе с ними. Я не удержалась, взглянула на тебя, и по тому, как ты вздохнул всей грудью, вдруг поняла – твои руки свободны!
Шаг за шагом мы приближались к воротам бывшего епископского подворья. Теперь это был просто большой проходной двор, в который выходили фасады новых домов, прилепившихся к старой, еще при поляках, наверно, построенной городской стене. Я так хотела, чтобы ты бросился под свод этих узких ворот, и – наискосок, сквозь медленно текущую навстречу толпу хозяек с корзинами, в переулки, туда, где склады, целые кварталы складов льна, конопли, кож, пшеницы, там ты спрячешься, там уж тебя никому не найти!
Я ждала этой секунды и опять почувствовала в себе нервную дрожь, которая как-то сама собой отступила в глубь меня, пока я ссорилась с сержантом. Но, собравшись в комок, я вцепилась в локоть Эрикссена, чтобы в эту стремительную секунду задержать его. Мы подошли к воротам и… спокойно их миновали…
Я растерялась, я даже обернулась, ловя твой взгляд, чтобы широко раскрытыми глазами своими приказать тебе – да что же ты, сумасшедший, чего ты ждешь, беги! Мы шли уже вдоль стены Конвента. Вдруг ты рванулся и бросился в открытые двери.
Господь тебя знает, почему ты выбрал именно Конвент Экке – приют для престарелых вдов, основанный лет пятьдесят назад бургомистром Николасом Экке… Так же стремительно, как и ты, я кинулась на порог, прямо под ноги опомнившимся кирасирам, и чей-то сапог здорово съездил меня по бедру.
– Сержант! Помогите! Ваши грязные свиньи сбили меня с ног! – закричала я с неподдельным возмущением.
– Окружайте Конвент! – в ответ заорал сержант. – Бегите к воротам!
Кирасиры кинулись в переулок. Сержант дернул меня за руку и отшвырнул в сторону, а сам вбежал в Конвент, левой рукой придерживая ножны. Значит, сейчас он выхватит клинок, а ты безоружен. Безоружен!.. И кирасиры ломятся в ворота, я слышу удары…
И тут в толпе раздался хохот. Ну и всполошатся же старухи!..
А в ответ из Конвента зазвенел такой пронзительный визг, что мужчины в толпе так и остались с открытыми ртами.
– Ого! – с восхищением заметил кто-то.
Ко мне пробилась Маде.
– Он сошел с ума, – прошептала она, – это хуже всякой ловушки! Гирт, они его опять поймают…
Вместе с ней были высокий светловолосый парень и мальчишка лет шестнадцати.
В Конвенте разворачивались какие-то бурные события, мы пытались по шуму сообразить, что там творится, и я видела, правда, как Гирт и мальчишка перешепнулись, но куда после этого делся мальчишка – не заметила.
Одновременно выскочили кирасиры из переулка и сержант из дверей Конвента.
– Сумасшедшие старухи! – возмущался сержант. – Хуже осиного гнезда! Я буду жаловаться в магистрат… Ингарт, какой это дрянью они бросили в меня?
Солдат вдумчиво исследовал сержантский рукав.
– Черт его знает… – определил он.
– Ворота взломали?
– Да, но во дворе его уже не было. Может, уходит по крышам?
– Хоть у одного хватило ума… – шепнул Гирт Маде, и вдруг заорал, а голосище такой, что кавалерийским эскадроном командовать впору:
