Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом»
Алова была очень мила и нарядна. Владимиру было приятно сидеть рядом с ней под взорами своей многочисленной свиты. Единственное, что внутренне раздражало Владимира, — это кукла-оберег, которую Алова незаметно пронесла в тронный зал и теперь держала в руке. Владимир заметил улыбки на лицах киевских бояр и воевод, заметил он и то, как переглядываются между собой послы, стараясь не улыбаться при виде куклы в руках у киевской княгини.
«Служанки так старались, наряжая Алову, желая сделать ее хоть чуточку постарше своих лет, а эта глупышка разом все испортила, прихватив с собой куклу! — мысленно негодовал Владимир. — Бужане могут подумать, что я играю в куклы со своей юной женой».
Из приближенных Владимира лишь двое не утратили своей серьезности, увидев куклу на коленях у Аловы. Это были Добрыня и Стюрбьерн Старки.
Отвесив низкий поклон князю Владимиру и его супруге, послы разложили на ковре перед троном свои дары: связки мехов, кинжалы в медных ножнах с рукоятями из оленьего рога, бронзовый поднос с серебряными украшениями, большую серебряную круговую чашу с тонким чеканным узором.
Боярин Смилг, обращаясь к Владимиру, стал жаловаться на польского князя Мешко, который пообещал защищать земли бужан от вторжений литовцев и ятвягов за определенную ежегодную мзду. Три года бужане выплачивали Мешко по белке с дыма, но когда ятвяги опять вторглись к ним и угнали в неволю около трех сотен человек, то от поляков не пришло никакой подмоги. Однако более всего бужан возмутили двоедушие князя Мешко и его алчность. Почти всех пленников, захваченных на Южном Буге, ятвяги угнали в Польшу и продали там. За молодых женщин и юных отроков поляки щедро заплатили ятвягам. При этой сделке присутствовал и князь Мешко, который ради этого пришел со своей дружиной в город Плоцк, куда ятвяги пригнали славянский полон. Одному из пленников удалось сбежать и добраться до своих сородичей, от него-то старейшины бужан и прознали о двуличии князя Мешко.
— Нынешней зимой от поляков опять прибыли сборщики дани, но они вернулись к князю Мешко с пустыми руками, — сказал в заключение боярин Смилг. — Народное собрание бужан постановило разорвать договор с польским князем и признать над собой главенство Киева, как было при Святославе Игоревиче. Узнавший об этом Мешко вновь прислал к нам своих людей во главе со своим воеводой Вифилем, который рассыпал угрозы перед нами и просил одуматься. Но наши старейшины велели Вифилю убираться прочь, взяв в качестве дани побольше снега с наших полей. — При этих словах боярин Смилг усмехнулся, сверкнув белыми крепкими зубами.
На лицо Владимира набежала тень какого-то смутного волнения.
— Как, ты говоришь, звали воеводу, который приезжал к вам от князя Мешко? — обратился он к старшему послу, слегка заерзав на троне.
— Вифиль, сын Глена, княже, — ответил Смилг. — Он и в прошлом году к нам приезжал как доверенное лицо князя Мешко. Вифиль не польских кровей, он есть варяг по отцу и по матери. Говорят, этот Вифиль недавно поступил на службу к князю Мешко.
Взгляд Владимира отыскал среди киевских бояр Добрыню. Тот встал со скамьи и приблизился к трону, на котором сидел Владимир. В отличие от племянника, Добрыня был одет по-славянски. На нем была длинная шерстяная свитка с малиновым оплечьем и круглым воротом, с узкими рукавами и поясом. На шее у Добрыни висела золотая гривна, на ногах у него были красные яловые сапоги без каблуков.
— Друг мой, твои соплеменники приняли самое верное решение, постановив опять вернуться под руку киевского князя, — сказал Добрыня, обращаясь к главе посольства. — Как известно, старый друг лучше новых двух. Князь киевский не помнит зла и вновь готов принять бужан в свою державу на прежних условиях. Не так ли, княже? — Добрыня обернулся к племяннику.
— Истинно молвишь, боярин, — властно произнес Владимир, приподняв подбородок. — Отныне беды бужан станут моими бедами. Я смогу защитить их и от ятвягов, и от польского князя.
Обрадованные послы принялись низко кланяться Владимиру и благодарить его нестройными голосами.
Чернобородый Смилг радостно выкрикнул:
— Слава князю Владимиру! Долгие лета ему!
Киевские бояре повскакивали со своих мест, хором вторя бужанам:
— Слава князю Владимиру! Слава! Слава!..
* * *— Так вот где нашел прибежище мерзавец Вифиль! — расхаживая по светлице, молвил Добрыня. — Пригрелся злыдень под крылом у польского князя. А я-то решил было, что он к печенегам подался вместе с Гуннаром, сыном Ивора.
— Я вижу, ты хочешь с поляками свару затеять, приятель, — недовольно обронил воевода Блуд, поглядывая на Добрыню из-под нахмуренных бровей. — Не ко времени это. Поляки — не ятвяги, их с наскока не разбить. У Мешко войско сильное, да и сам он далеко не промах. Мы же на вятичей собирались полки вести, забыл, что ли?
— Доберемся и до вятичей, ничего я не забыл, — раздраженно отмахнулся Добрыня. — Мне с Вифилем рассчитаться надо, воевода. Я два года его разыскиваю. На этом мерзавце кровь моей сестры Малуши.
— Отправь послов к Мешко, потребуй у него выдачи Вифиля, — промолвил Блуд, рассматривая в бронзовое зеркало свою коротко подстриженную бороду. — Хочешь, я сам съезжу к Мешко, потолкую с ним. Зачем из-за одного злодея нам влезать в свару с поляками? Дурость это!
Блуд небрежно бросил зеркало на стол и откинулся на спинку стула.
— Ладно, завтра поедешь в Польшу, — сказал Добрыня, остановившись напротив Блуда. — От имени князя Владимира потребуешь у Мешко выдачи Вифиля. Причем живого Вифиля, а не его голову. Уразумел? — Добрыня погрозил Блуду пальцем.
Блуд молча кивнул с видом самонадеянного спокойствия.
По инициативе Добрыни в честь возобновления союзнических отношений между Киевом и бужанами в княжеском тереме было организовано пышное застолье. Князь Владимир, не желавший отставать в возлияниях хмельным медом от своих бояр, явно не рассчитал своих сил и был уведен челядинцами с пира на заплетающихся ногах. Слуги раздели Владимира и уложили на кровать, оставив его наедине с Аловой.
В хмельном угаре Владимир сквернословил и грозил местью Вифилю-собаке и всей его родне. Лежа на постели, Владимир звал слуг и гридней, веля им наточить его меч, которым он собирался убить Вифиля.
Алова всячески старалась успокоить Владимира, обнимая и целуя его, но Владимир вырывался из ее объятий, порывался встать и вернуться обратно к пирующим гостям. Тогда Алова взяла в руки лютню и запела грустную скандинавскую балладу, перебирая струны своими тонкими изящными пальчиками.
