Лев Никулин - Дипломатическая тайна
— Что же вы узнали?…
— Представьте, в этом случае они хранят тайну. Мелкие чиновники ничего не знают, крупные молчат… Кое-что я, конечно, выпытал…
— Например?…
— Дорогая компатриотка!… Вам я могу открыть. Вы не журналист и…
— И?… Говорите…
— Не состоите на службе у дружественного нам посольства.
— К сожалению, не состою… Мы не сошлись в сумме.
— Вы очаровательно шутите. Ваши туалеты, о, ваши туалеты!… Бедные дамы из дипломатического корпуса.
— Это предпоследний транспорт из Парижа. Последний меня не застанет здесь…
Она смотрит в зеркальное окно, где отражаются на жемчужно-сером изумрудные квадраты вышивки…
— Мадемуазель Энно собирается уезжать?…
— Вероятно. Что же вы узнали?
Он вынимает просвечивающий листик бумаги, исписанный мелким почерком.
Она выражает некоторое нетерпение.
— Как вы любите эффекты!
— Это официальное сообщение правительства. О человеке, который вас занимает, пишут следующее: “…недовольный своей отставкой, которая была плодом его злонамеренной деятельности…” Они обожают высокий стиль — эти реформированные министры…
— Дальше!…
— “…злонамеренной деятельности, Абду-Рахим-хан бежал в округ Лар к своим родичам и, как нам известно, поднял мятеж против своего законного господина и правительства Гюлистана. Племя джемшиди, причинившее своим характером много беспокойства правительству, поддерживает изменника, но…” Далее идут угрозы и объявление вне закона, заочный приговор… Это появится завтра в газетах. Насколько мне известно, оппозиция хранит молчание. В сущности, какой им смысл поддерживать чужого и заранее обреченного человека?
— Чем это все кончится?
— Микроскопическая революция! Кажется, правительство посылает войска.
— И это все, что вы знаете?… Я знаю больше…
— Не скрывайте… Умоляю вас… Это почти сенсация!
Она смеется, поддразнивая любопытство журналиста.
— Я знаю, например, что правительство — вернее, Мирза Али-Мухамед — вызвало к себе ханов курдских племен и обещало им круглую сумму…
— За что?…
— Джемшиди и курды старые кровные враги. Зачем им посылать войска, когда они могут натравить на Абду-Рахима курдов. Кроме того, говорят, что Абду-Рахим арестовал в Ларе секретаря королевского посольства.
— Браво!… Это информация!… Но почему это вас так интересует?…
— Что это?…
— Курды, консульский агент, Мирза Али-Мухамед…
— Меня интересует только Абду-Рахим…
— Понимаю… Красивый мужчина и, говорят, щедрый, как раджа…
Почти бесшумно подкатывает к подъезду отеля автомобиль с королевским флажком. Высокий, стройный человек в сером костюме выходит из автомобиля. Седая голова и черные подстриженные усы…
— Скачки кончились. Вот майор Герд…
— Вы с ним знакомы?…
— Разумеется. Он военный атташе.
— Познакомьте меня с ним…
Жак Маршан делает приветственный жест входящему в кафе майору Герду. Тот подходит, чрезвычайно почтительно наклоняя голову в сторону Люси Энно.
— Майор Томас Герд…
— Мадемуазель Люси Энно — актриса и очаровательная туристка.
Майору придвигают стул. С той минуты, как он сел, он не отводит глаз от Люси.
— Пока мы не были знакомы, я имел удовольствие восхищаться мадемуазель Люси Энно издали…
— Гораздо удобнее восхищаться вблизи… Вы не находите?…
Майор смотрит в зеленоватые глаза Люси Энно. Длительная пауза.
— Да.
С этой минуты Жак Маршан чувствует, что он как будто лишний. Собственно, Люси говорит с ним, но глаза ее прикованы к глазам майора. Майор Герд сначала очень внимательно рассматривает узор вышивки ее платья, потом его глаза поднимаются выше и останавливаются на великолепной линии плеча, уходящей в серый просвечивающий шелк. Кровь слегка приливает к его красноватому лицу, и с этой минуты майор уже не отводит своих глаз от полузакрытых длинными, чуть загнутыми вверх ресницами зеленоватых глаз Люси. Жак Маршан вспоминает о вечернем заседании законодательного собрания и, простившись, уходит, слегка обиженный.
ПЕРЕВОРОТ
Тысячи лет назад на рабате Хушк стоял Чингисхан. Здесь была ханская ставка, и маленькая глиняная крепость уцелела, а огромный город по ту сторону реки, город с десятками минаретов, дворцов и садов, был превращен в пустыню.
И теперь, как много лет назад, на глиняных стенах крепости зеленые значки, вокруг крепости лагерь, ржание коней и лай собак.
В воротах стоят четверо, вооруженные английскими винтовками, — стража.
Внутри крепости, в палатке, на ковре лежит Абду-Рахим-хан: перед ним на корточках чернобородый, косматый, похожий на горного пастуха, и рядом с ним юноша. Абду-Рахим-хан читает то, что написано на клочке полотна расплывающимися чернилами.
Он потемнел от загара, похудел, огрубел и теперь стал мало похож на блестящего молодого человека, принимавшего иностранцев в бирюзовом зале министерства.
— Скажи Омаро эль Афгани, что мне нужнее, чем им, бумага, о которой они пишут. Скажи им, что Абду-Рахим-хан завтра войдет в Новый Феррах и объявит округ Лар независимым, и тогда Абду-Рахим-хан поможет им. Стоит толкнуть — все рассыплется, как истлевший конский корень.
Он встает и смотрит сквозь ворота на лагерь вокруг крепости.
— Восемь дней назад я разбил посланный за мной в погоню отряд. У меня было едва триста вооруженных джемшиди. Теперь у меня больше тысячи всадников. Завтра я войду в Новый Феррах. Скажи это Омару и его друзьям.
Человек, похожий на пастуха, безмолвно повернулся к воротам.
— Подожди…
Абду-Рахим-хан задумался…
— Я дам тебе письмо. Омар знает, кому его передать.
И Абду-Рахим пишет на листке бумаги, вырванном из записной книжки:
“Люси. Вы знаете, где я, и скоро услышите обо мне. Я люблю вас. Пока все идет превосходно…”
Письмо обернуто обрывком шелкового платка и — запечатано перстнем Абду-Рахима. Он отдает письмо гонцу вместе с перстнем.
— Ты помнишь все, что я сказал Омару эль Афгани?… Иди!…
Гонец почему-то медлит.
— Мой сын хочет остаться здесь. Он просит дать ему ружье, и он пойдет с тобой.
Абду-Рахим смотрит на высокого, стройного юношу и читает в черных, глубоких глазах мольбу и надежду.
— Хорошо. Он пойдет со мной.
Гонец наклоняет голову. Затем он выходит из ворот и пропадает в глинистых, размытых горными потоками холмах предгорья.
* * *В эту ночь в городе Новый Феррах иррегулярная конница разоружила конвой губернатора провинции и гарнизон. Караулы у городских ворот и на фортах сдали оружие.
