Идиллия Дедусенко - Тайна Нефертити (сборник)
Нефертити поняла, что Тии догадывается о причине ее душевного волнения, она отвела глаза и горько усмехнулась:
— Разве я не была там перед замужеством?
— Столько лет прошло! Я думаю, что у тебя и сейчас нет причин для беспокойства, но… лучше еще раз побывать там.
— Это так далеко, Тии, за Фивами. А мы уже десять лет не переступаем границ Ахетатона — фараон верен своей клятве не покидать города.
— Так это он! А ты же такую клятву не давала!
— Я царица, Тии…
— Да, да, я понимаю… А вот Тейе, как захочет, так и заказывает себе корабль, плывет в Фивы и живет в том дворце, сколько ей захочется.
— Tейe уже давно не сидит на троне, она не связана придворным этикетом и может жить где угодно и так, как считает нужным.
— Это верно.
— А я — великая царица, я обязана все разделять со своим царственным супругом — радости, успехи, неприятности и даже горести. Его клятва — это и моя клятва.
— Не спорю, красавица моя. Но фараон спрятался в загородном дворце, чтобы военачальники и вельможи не донимали, а ты тут одна…
Ее слова прервал какой-то шум, доносившийся из анфилады вестибюлей.
— А вот и он! — радостно воскликнула Тии. — Сейчас он тебя обнимет и, как всегда, скажет: «Я по тебе скучал, Нафтита».
Нефертити, успевшая одеться с помощью кормилицы, вместе с ней, улыбаясь, вышла из своих покоев и остановилась. Улыбка слетела с ее лица: по залам к выходу в сопровождении рабынь шла Тейе. Увидев Нефертити, она остановилась со словами:
— Приветствую тебя, великая царица.
Она произнесла это быстро, равнодушно, словно заученную формулу. В ее голосе не только не чувствовалось почтения, но даже, как показалось Нефертити, сквозила небрежность, и поэтому она с подчеркнутым смирением ответила:
— Можно и без церемоний, матушка. Вы, кажется, куда-то собрались?
— Хочу немного пожить во дворце в Фивах, — ответила Тейе, — здесь что-то совсем скучно стало… Сына не вижу по нескольку дней кряду… Где он опять? Все в загородном дворце? Как видно, здесь его мало что интересует.
Нефертити старалась не обращать внимания на ядовитые уколы свекрови, которая, по-видимому, тяжело мирилась с положением «отставной» великой царицы. Сдержалась она и на этот раз, спокойно ответив:
— У него творческое вдохновение.
— У него вдохновение, а у меня скука. В Фивах мне веселее, там много придворных дам, с которыми мне интересно. И там мое озеро…
Нефертити догадалась, что речь шла об озере, которое лично для нее выкопали за пятнадцать дней по приказу Аменхотепа III. Тогда она, Тейе, была любимой женой и великой царицей, могла повелевать и желать чего угодно. А сейчас ей трудно смириться с тем, что ее место на троне заняла Нефертити. Конечно, незавидная участь: еще при жизни сойти с такой высоты и стать чуть ли не приживалкой при собственном сыне и невестке.
Глядя вслед удалявшейся Тейе, Нефертити вдруг подумала, что и она когда-нибудь может оказаться в таком положении. Эхнатон что-то часто стал болеть… Если его место займет Сменхкара, великой царицей станет Меритатон. С тех пор, как Эхнатон объявил брата и свою старшую дочь наследниками египетского трона, Нефертити порой стала замечать в дочери какие-то непривычные нотки то ли высокомерия, то ли отчужденности. Не рано ли Меритатон начала чувствовать себя правительницей Египта? Небрежность дочери, с какой она иной раз слушала мать, обижала Нефертити, но она прощала ее — в шестнадцать лет все склонны к преувеличениям. А пока что она, Нефертити, великая царица и не собирается никому уступать свое место.
Фараон вернулся из загородного дворца к обеду. К трапезе стали собираться и все вельможи, которым полагалось обедать вместе с царской семьей. Эхнатон выглядел посвежевшим, отдохнувшим и был в каком-то радостном возбуждении. Едва царские носилки поставили в вестибюле, как Эхнатон нетерпеливо подставил ноги носителю сандалий и, обувшись, обратился к входившим Эйе, Тии, Пенту, Нефертити:
— Прежде чем мы сядем за стол, я хочу прочитать вам свою оду, которую только вчера закончил. По-моему, она великолепна!
Все прошли в соседний зал. Фараон сел в кресло, Нефертити — тоже. Остальные стояли в ожидании. Когда царь в таком узком кругу читал свои вирши, о дворцовых церемониях забывали и внимательно слушали поэта. И хотя Эхнатон не подошел к Нефертити, не обнял ее, как прежде, не сказал ей нежных слов, она разом успокоилась, увидев, с каким нетерпением он ждет, когда можно уже будет начать читать оду. Он действительно был в плену поэзии — наверное, этим и объясняется его теперешнее отношение к ней. Ничего серьезного, только поэзия… Эхнатон стал читать, обращая свои слова к Атону:
Как прекрасно на небе сияние твое,
солнечный диск живой, положивший начало всему!
Ты восходишь на небосклоне восточном,
наполняя всю землю своей красотой!
Ты прекрасен, велик, светозарен
и высок над землей,
ты лучами своими объемлешь все страны,
то есть все, что ты создал один![18]
Ода была длинной, но никто не смел прервать царя. А он то заглядывал в папирус, то читал по памяти:
Плывут корабли на юг и на север,
все открыты дороги, когда ты сияешь,
рыбы выходят из вод посмотреть на твой лик,
а лучи твои проникают в морскую пучину!
В эти минуты Нефертити готова была простить ему многое, потому что такие красивые и звучные стихи мог сочинить не каждый профессиональный поэт, а голос фараона продолжал звучать:
Все города и селения, поля, дороги, и реки —
зрят тебя все, живой солнечный диск!
Но лишь в сердце моем твои повеленья,
и нет никого, кроме сына, кто познал бы тебя, —
этот сын твой «Прекрасны образы Ра, Ваэнра»,
ты только ему разрешил познавать свои мысли и силу!
Наконец он умолк. На его лице выступили капельки пота — видимо, от излишнего возбуждения. Эхнатон обвел всех взглядом в ожидании похвалы. Первым выступил вперед Эйе:
— Я уже приказал высечь на стенах своей гробницы один из твоих великолепных гимнов, а теперь прикажу добавить к нему эту оду. Если бы ты не родился царем, то был бы прекрасным поэтом.
Щеки Эхнатона порозовели от удовольствия. Он повернулся к Нефертити:
— А ты что скажешь, Нафтита?
— Скажу, что ты не зря провел столько долгих дней в загородном дворце — наверное, действительно для творческого вдохновения необходимо уединение. Твоя новая ода прекрасна, как и все прежние.
