Филип Гриффин - Королева легионов Афины
В зале спиной к ней стоял мужчина, окутанный в черный плащ с капюшоном, с золотисто-алым венком на голове. Он наклонился, совершая какие-то приготовления. Вокруг него находились люди в таких же облачениях. Прямо перед ним лицом к окну стоял Геронтиус, вымывшийся и побритый, обнаженный по пояс. На глазах у девушек фигура выпрямилась и рывком подняла в воздух большой, инкрустированный драгоценными камнями кубок. Густая алая жидкость выплеснулась из кубка на руку мужчины. Геронтиус протянул руки, взял драгоценный сосуд и поднял его над собой. Увидев это, окружавшие его люди стали дружно издавать странный звук, некий низкий гортанный рык, и, пока они не умолкли, Геронтиус продолжал держать кубок над собой. Потом поднес его к губам и отпил. Часть красной жидкости потекла по его скулам и подбородку. Выпив до дна, Геронтиус поставил кубок на алтарь и отошел в сторону. Мужчины снова затянули речитатив. Фигура в плаще подняла явно только что отрубленную голову теленка над кубком и наполнила его свежей кровью.
Бриттола вскрикнула. Урсула испугалась, что девочка упадет в обморок, и поспешила схватить ее покрепче. В этот момент перед их глазами появился умытый и выбритый, голый по пояс Конан, отец Бриттолы. Он стоял перед алтарем.
— Ну же, мы увидели достаточно. Давай слезать, — заговорила Урсула, стараясь заслонить Бриттолу от ужасного зрелища.
— Господь всемилостивый! — вскрикнула Бриттола. — Что он делает? На нем даже креста нет! Боже мой! Боже мой!
— Ш-ш, тише, Бриттола, — отчаянно пыталась успокоить ее Урсула. — Давай слезем вниз и положим этому конец!
Бриттола затрясла головой и закричала:
— Господи! Останови их! Останови их! Пожалуйста!
Урсула, ухватив Бриттолу за талию, принялась стягивать ее с дерева. Бросив последний взгляд на окно, она с ужасом поняла, что их обнаружили: все мужчины, включая того, кто был в плаще с капюшоном, смотрели в окно, прямо на них. Капюшон сполз и открыл лицо Константина. А перед алтарем, дожидаясь своей очереди, стоял чистый и выбритый Констант.
V
Урсула все еще помогала Бриттоле слезть с дерева, когда воины, успев переодеться в тоги и взяв в руки факелы, выбежали на аллею. Сомкнувшись кольцом вокруг старого дерева, они осыпали девушек насмешками.
— Спускайся, крикливая девка! Сейчас я заставлю тебя кричать по-настоящему! — гаркнул Геронтиус.
— Попридержи язык, Геронтиус, — одернул его Константин, пробираясь сквозь толпу к дереву. — Ты что, не видишь, это принцесса Урсула!
Пока он говорил, Урсула помогла Бриттоле слезть на нижнюю ветку. Констант, успевший пробраться сквозь толпу вперед, помог девочке спуститься. Однако, как только он отпустил руки, Бриттола со слезами упала на землю.
— Простите, что мы потревожили вас, уважаемые воины! — резко сказала Урсула, спрыгнув с дерева. Обращаясь ко всем собравшимся мужчинам сразу, она смотрела только на Константина и Константа. — Мы всего лишь хотели напомнить вам о том, что Великий пир, устроенный в вашу честь, не может начаться без вашего присутствия. — Она наклонилась к всхлипывавшей Бриттоле, приобняла ее за плечи и, покачивая как младенца, утешала: «Тише, тише. Не плачь!»
По толпе прошелестело: «Это юная Бриттола».
Отец Бриттолы, Конан, пробрался вперед и встал рядом с Константином. Он был самым опытным из командующих, да и по возрасту старше других офицеров. Правда, его годы становились видны только тогда, когда он снимал с себя доспехи.
— Иди сюда, дорогая. Возьми себя в руки. Ты и так уже устроила достаточное для этого вечера представление, а нам еще надо идти на пир. — Выступив вперед и тепло улыбнувшись Урсуле, он попытался взять дочь под руку.
— Отпусти! — Она отдернула руку и вскочила. — Отпусти меня! — Снова оказавшись на ногах, она отбросила волосы с лица и дерзко посмотрела на отца. — Как ты мог, отец? Я видела, что ты снял свой крест. Зачем? Ты надеялся спрятать свой позор от Господа?
Конан, явно расстроенный, снова попытался взять дочь за руку, но она опять отпрянула.
— Разве не достаточно того, что они решились на подобную мерзость, — и она широким взмахом рук обвела всех присутствующих. — Но ты, почему ты пошел на это, я не понимаю! Тебе же не нужно ничего доказывать никому, кроме Господа твоего. Тебе, как никому другому! Тебе, благословленному в детстве самим Константином Великим![14] Как ты мог! Где твоя вера, отец?
— Идем. Дли таких разговоров нужно выбирать и время, и место. — Он снова попытался ее увести, но она опять не далась.
— Нет! Я хочу знать, почему ты и другие «христиане» не могут хранить верность истинному Богу!
— Мы храним верность тем богам, которым пожелаем, — с этими словами вперед вышел Константин, крепко сжав Бриттолу за руку, чтобы положить конец унижениям ее отца. — Ты же сама хранишь статуи других богов в своем доме, разве нет?
— Да, но это просто традиция, это не…
— И ты возносишь благодарность Зевсу и Афине, разве не так?
— Да, но это не…
— А ты понимаешь, почему это делаешь? — Константин замолчал, но потом сам ответил на вопрос раньше Бриттолы. — Я могу тебе сказать почему. Потому что это твой свободный выбор.
— Я знаю, но…
Константин повысил голос и обратился к окружавшим мужчинам.
— И эта твоя свобода поклоняться любому из богов так, как тебе этого хочется, является частью истинной славы Римской империи. Только у Рима достает власти на то, чтобы впитать в себя разные религии и поклоняться многим богам. Ибо все боги признают власть Рима.
Он замолчал и оглядел собравшихся, задержавшись взглядом на напряженном лице Урсулы.
— Бриттола, твой отец прав. Для подобных бесед нужно уметь выбирать время и место, и я объясню тебе, почему. Свобода, которой ты сейчас наслаждаешься, та самая свобода, которая позволяет тебе роскошь рассуждений о том, что управляет людьми, бог, вера или рок… — Его торжественный тон сменился насмешливым, и толпа тут же ответила смехом. — Эта самая свобода была добыта в тяжелом бою, и, видит бог, мы должны будем и впредь ее защищать! Поэтому выше всего, всех богов, выше веры или рока, выше самой свободы должен стоять долг! А долг каждого здорового подданного Римской империи — защищать империю, вместе со всем, во что она верит. — Теперь он смотрел на Урсулу и Константа. — И лишь после того, как он выполнит свой долг, выполнит его полностью, он сможет вернуться к своей семье и друзьям, предаться пирам и разговорам — то есть насладиться той самой свободой, добытой в нелегких боях…
