Александр Дюма - Черный тюльпан
— Как заперта? Обычно днем ее не запирают.
— Посмотрите сами.
Ян де Витт высунулся из кареты и увидел, что решетчатые ворота действительно заперты.
— Поезжай, — сказал он кучеру, — у меня с собой приказ о высылке; привратник отопрет.
Карета снова понеслась вперед, но чувствовалось, что кучер погоняет лошадей без прежней уверенности.
Когда Ян де Витт высунул голову из кареты, его увидел и узнал какой-то трактирщик, который с некоторым запозданием запирал у себя двери, торопясь догнать своих товарищей у Бейтенгофа.
Он вскрикнул от удивления и помчался вдогонку за теми двумя, что бежали впереди.
Шагов через сто он догнал их и стал что-то рассказывать. Все трое остановились, следя за удалявшейся каретой, но, видно, они еще не были вполне уверены в том, что узнали того, кто в ней сидит.
Карета между тем подъехала к самым воротам.
— Открывайте! — закричал кучер.
— Открыть, — сказал привратник с порога своей сторожки, — открыть, а чем?
— Ключом, черт побери, — отозвался кучер.
— Ключом, это верно, но для этого надо его иметь.
— Как, у вас нет ключа от ворот?
— Нет.
— Куда же он подевался?
— У меня его взяли.
— Кто взял?
— Тот, кому, по всей вероятности, нужно было, чтобы никто не выходил из города.
— Мой друг, — сказал великий пенсионарий, высовывая голову из дверцы кареты и ставя все на карту, — ворота нужно открыть для меня, Яна де Витта, и моего брата Корнелия: я сопровождаю его в изгнание.
— О господин де Витт, я в отчаянии, — воскликнул, подбегая к карете, привратник, — но клянусь вам честью, что ключ у меня взяли!
— Когда?
— Сегодня утром.
— Кто?
— Молодой человек, лет двадцати двух, бледный и худой.
— Почему же ты отдал ему ключ?
— Потому, что у него был приказ, скрепленный подписью и печатью.
— А кем он был подписан?
— Господами из ратуши.
— Да, — сказал спокойно Корнелий, — по-видимому, нас ждет неминуемая гибель.
— Ты не знаешь, всюду ли приняты эти меры предосторожности?
— Этого я не знаю.
— Трогай, — сказал кучеру Ян. — Бог велит человеку делать все возможное, чтобы спасти свою жизнь. Поезжай к другой заставе.
— Спасибо, мой друг, за доброе намерение, — обратился он к привратнику, в то время как кучер разворачивал карету. — Намерение равноценно поступку. Ты хотел спасти нас, в глазах Господа это все равно как если бы тебе это удалось.
— Ах, — испугался привратник, — посмотрите, что там творится!
— Гони галопом сквозь ту кучку людей, — крикнул кучеру Ян, — и поворачивай на улицу влево: это единственная наша надежда!
Ядром кучки людей, о которой говорил Ян, были те трое горожан, которые, как мы видели недавно, провожали взглядами карету. Пока Ян разговаривал с привратником, она увеличилась на семь-восемь человек.
У вновь прибывших людей были явно враждебные намерения по отношению к карете.
Как только они увидели, что лошади галопом летят на них, они стали поперек улицы и, размахивая дубинами, закричали: «Стой! Стой!»
Кучер, со своей стороны, метнулся вперед и осыпал их ударами кнута.
Наконец люди и карета столкнулись.
Братьям де Виттам в закрытой карете ничего не было видно. Но они почувствовали, как лошади стали на дыбы, и затем ощутили сильный толчок. На один миг карета как бы заколебалась и вздрогнула всем корпусом, затем снова понеслась, переехав через что-то или кого-то, и удалилась под непрерывный град проклятий.
— Я боюсь, — сказал Корнелий, — что мы натворили беды.
— Гони! Гони! — кричал Ян.
Но, вопреки этому приказу, кучер вдруг остановил лошадей.
— Что случилось? — спросил Ян.
— Посмотрите, — сказал кучер.
Ян выглянул.
В конце улицы, по которой должна была проехать карета, показалась вся толпа с Бейтенгофской площади и, подобно урагану, с ревом надвигалась на них.
— Бросай лошадей и спасайся, — сказал кучеру Ян. — Дальше ехать бесполезно, мы погибли.
— Вот, вот они! — разом закричали пятьсот голосов.
— Да, вот они, предатели, убийцы! Разбойники! — откликнулись люди, бежавшие позади кареты. Они несли на руках раздавленное тело товарища, хотевшего схватить лошадей под уздцы, но опрокинутого ими.
По нему-то и проехала карета, как это почувствовали братья.
Кучер остановил лошадей, но, несмотря на настояния своего господина, отказался искать спасения в бегстве.
Карета оказалась в западне между гнавшимися за ней и бежавшими ей навстречу.
В одно мгновение она, подобно плавучему острову, поднялась над волнующейся толпой.
Вдруг этот остров остановился. Какой-то кузнец оглушил молотом одну из лошадей, и она упала в постромках.
В это время в одном из ближайших домов приоткрылась ставня и в окне можно было увидеть бледное лицо и темные глаза молодого человека, наблюдавшего за готовившейся расправой.
Позади него показалось лицо офицера, почти такое же бледное.
— О Боже мой, Боже мой, монсеньер, что же сейчас произойдет? — прошептал офицер.
— Конечно, произойдет нечто ужасное, — ответил тот.
— О, смотрите, монсеньер, они вытащили из кареты великого пенсионария, они его избивают, они его истязают!
— Да, правда, этих людей охватило прямо-таки яростное возмущение, — заметил молодой человек тем же бесстрастным тоном, который он сохранял неизменно.
— А вот они вытаскивают из кареты и Корнелия, Корнелия, уже истерзанного и изувеченного пыткой! О, посмотрите, посмотрите!
— Да, действительно, это Корнелий.
Офицер слегка вскрикнул и тотчас отвернулся.
Корнелий еще не успел сойти наземь, он еще стоял на подножке кареты, когда ему нанесли удар железным ломом и размозжили голову.
Однако он поднялся, но тут же снова рухнул на землю.
Затем стоявшие впереди схватили его за ноги и поволокли в гущу толпы. Виден был кровавый след, что оставляло за собой его тело. Толпа с радостным гиканьем окружила Корнелия.
Молодой человек побледнел еще сильнее, хотя казалось, что большей бледности быть не может, и на мгновение закрыл глаза.
Офицер заметил это выражение жалости, впервые проскользнувшее на лице молодого человека, и хотел воспользоваться тем, что душа его сурового спутника смягчилась.
— Пойдемте, пойдемте, монсеньер, — сказал он, — они сейчас убьют и великого пенсионария.
Но молодой человек уже открыл глаза.
— Да, — сказал он, — этот народ неумолим: плохо тому, кто его предает.
— Монсеньер, — сказал офицер, — может быть, еще есть какая-нибудь возможность спасти этого несчастного, воспитателя вашего высочества; если есть какое-то средство, скажите мне, и я, хотя бы рискуя жизнью…
