Вилис Лацис - Потерянная родина
Хитахи в смущении вертел головой. Мобс продолжал:
— Я и мои люди проголодались. Нам хочется ням-ням. Чего-нибудь хорошенького и как можно больше — одну лодку, две лодки, много-много лодок с ням-ням. Ты сейчас же сбегай в свою халупу, и пусть все твои люди бегут домой и захватят с собой самую лучшую еду и питье, ням-ням и буль-буль. Несите сюда и складывайте здесь, у моих ног. Если живо да много притащите, — я буду добрый и ласковый, а если станете медлить да скупиться, губернатор возьмет в руки палку и будет лупить черномазых скотов по спине. Понял? — Мобс причмокнул губами и облизнулся.
Хитахи наклонил голову в знак того что понимает. Он что-то сказал своим людям, те радостно и приветливо улыбнулись чужеземному повелителю. Белые люди проголодались? О, пусть они только немного обождут, у нас много хорошей пищи, рыбы, кореньев, орехов и плодов. Одни поспешили к своим хижинам, другие направились в лес и скоро возвратились со всякою снедью. Здесь были кокосовые орехи, связки бананов, печеная в золе и вяленая на солнце рыба сосуды с вкусным напитком ава, который освежал и веселил душу. Подростки несли птичьи яйца и сладкие коренья.
Мобс приказал все сложить в лодки и доставить на корабль, за исключением напитка, выпитого тут же на берегу.
На «Сигалле» остались нести вахту лишь несколько человек — все остальные находились около своего начальника. «Наместник его величества» тянул аву, чувствуя себя все лучше и лучше. Он уже не напускал на себя важности, а улыбался, хохотал, и язык у него заплетался.
— В честь сегодняшнего дня я устраиваю праздник. Пусть веселится, пляшет и поет народ острова Капитана Мобса! Ну, в чем дело, старая обезьяна? Разве у вас на острове не на чем играть? Трам-тад-рам-тад и бум-бум! — горланил он, прихлопывая в ладоши. — Маленький Сам, Эриксон, за чем дело стало? Почему не прыгают! Плясать надо! Петь! Хватай этих черномазых коз! Все тут наше и все, что мы делаем, — хорошо!
Вскоре ригондские музыканты притащили из хижин свои барабаны, дудки и погремушки. На берегу поднялся невероятный шум. Убедившись, что белые люди не делают ничего дурного, дети природы дали волю своему ликованию.
Немного посмотрев на их пляски, «губернатор» подозвал Гопкинса и старого Хитахи и пошел осматривать, что имеется в хижинах островитян. Всюду он совал свой нос, и если видел что-либо интересное, такое, что ему нравилось или за что после можно будет выручить деньги, — он прибирал к рукам. Таким путем он прикарманил самую красивую посуду туземцев, веера и другие вещи, бывшие для иных мужчин величайшей гордостью, а для некоторых женщин единственным украшением.
— Благодарите бога, что эти безделушки доставляют мне удовольствие! — заявил Мобс островитянам. — Но если бы у вас нашлось золото и жемчуг, я бы еще больше обрадовался.
Возвратившись на берег с полной охапкой всякой всячины, Мобс приказал двум матросам отвезти вещи на судно. Затем он набил табаком свою трубку, закурил и подал ее Хитахи.
— Вот тебе подарок от твоего повелителя, учись уважать его! Сунь в рот и затянись!
Хитахи затянулся, но эта попытка окончилась довольно плачевно, так как дряхлый островитянин сейчас же поперхнулся и закашлялся. Тогда Мобс похлопал его по спине сильнее, чем следовало, и засмеялся.
Некоторые матросы начали приставать к островитянкам, те с визгом разбегались. Юноши-туземцы заволновались. Когда Гопкинс грубо схватил Нелиму, улыбающееся лицо Ако сразу стало суровым. Он весь напрягся, словно готовый к прыжку зверь, и наблюдал, что будет дальше: позовет его Нелима на помощь или сама справится с белым мужчиной.
— Не ломайся, красотка, ты мне нравишься… — мурлыкал Гопкинс, пытаясь поцеловать девушку. — Ты должна радоваться, что белый господин хочет осчастливить тебя своею страстью.
— Ако! — раздался на берегу отчаянный крик.
В следующее мгновение будто огромная кошка вскочила на спину Гопкинса, десять сильных пальцев вцепились в вихры штурмана и стали рвать волосы. Завопив, Гопкинс выпустил девушку и навзничь рухнул на песок. Большая кошка ловко вскочила ему на грудь и вонзилась ногтями в лицо.
— Помогите! Помогите! — орал Гопкинс.
Тогда на берегу прогремел страшный грохот. Сам «губернатор» собственной персоной выстрелил в воздух из пистолета.
— Бунт? Восстание? — рычал Мобс. — К оружию, ребята! Не выпускать эту обезьяну! В шлюпку его, в шлюпку! Я покажу ему, как поднимать руку на белого человека!
Поднялась суматоха. Островитяне с криками попрятались в кусты. Два здоровенных китолова сграбастали Ако и потащили к лодке. Он извивался, как пантера, в сильных руках моряков. Тогда сзади подлетел Гопкинс и несколько раз ударил его по голове. Ако перестал сопротивляться и бессильно поник. Его рывком перебросили через борт лодки. Один из матросов взгромоздился ему на грудь, другой — на ноги.
— Только не придушите его окончательно, — наказал капитан Мобс. — У нас на корабле не хватает четырех матросов, и этот молодец как раз пригодится.
Когда лодки достигли середины лагуны, Мобс велел матросам выстрелить в воздух. Словно предупреждение и угроза возмездия, глухо прокатился залп по побережью.
— Трепещите, обезьяны! Теперь для вас начнутся новые времена! — Мобс погрозил кулаком острову.
На корабле Ако бросили в какое-то темное, вонючее помещение и заперли дверь на замок. Через несколько часов, когда прилив поднял уровень воды в лагуне, «Сигалл» поднял паруса и через расселину рифа вышел в море.
С холмов Ригонды смотрели вслед удаляющемуся кораблю объятые ужасом островитяне. Угрюмо молчал Хитахи. Ненавистью и болью пылало лицо Онеаги, его отец Оно ворчал, стараясь успокоить свою жену Тули, громко оплакивавшую пропавшего Ако, своего взрослого, красивого сына. А когда корабль удалился уже настолько, что можно было разглядеть лишь концы мачт и верхние паруса, Нелима отделилась от толпы и взобралась на вершину самой высокой горы. Одна со своим горем, она долго-долго смотрела вслед исчезающему морскому призраку, который увозил ее любимого. Куда они его везут? Что с ним будет? Когда он вернется к своей Нелиме? Она будет ждать его… долго, долго…
Порывы ветра развевали флаг, который пришельцы занесли сюда, наверх. Когда солнце скрылось за горизонтом, молодая островитянка взяла этот хитроумный знак белого человека и снесла вниз. Островитяне собрались возле костра и смотрели, как он сгорал в пламени.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В тесной каморке, где человек, стоя посередине, мог достать рукою до любой стены, царила тьма. Окна в каморке не было. Дверь плотно закрывала вход, в ней не было ни единой щелочки, сквозь которую мог бы пробиться луч света. Воздух здесь был до того спертый, что Ако сделалось дурно. С потолка капала вода. Всюду, к чему бы ни прикоснулся Ако, он нащупывал что-то склизкое и влажное, и эта невидимая жирная слизь источала зловоние.
