Александр Дюма - Учитель фехтования
– Мне немедленно нужны двадцать пять тысяч рублей. Не хочу ехать домой, так как дорога каждая минута. Дайте мне, пожалуйста, эту сумму и пожалуйте завтра утром ко мне, чтобы получить ее.
– Ваше превосходительство, – сказал купец, весьма польщенный вниманием полицеймейстера, – быть может, вам угодно больше?
– Э… ну, хорошо, дайте тридцать тысяч.
– С удовольствием, ваше превосходительство.
– Мерси! Завтра в девять часов жду вас у себя.
Мошенник тут же садится в свой экипаж и уезжает галопом по направлению к Летнему саду.
На другой день в назначенный час купец является к Горголи, который встречает его со своей обычной предупредительностью и спрашивает, по какому он делу.
Этот вопрос ошеломил купца, который только тут заметил разницу во внешности полицеймейстера и того, кто был у него накануне.
– Ваше превосходительство, – говорит он полицеймейстеру, – помогите, меня обворовали!
И рассказывает об обмане, жертвой которого он стал. Полицеймейстер внимательно выслушивает его, приказывает подать экипаж и надевает свою серую шинель. Затем он велит купцу еще раз во всех подробностях повторить всю историю и лично отправляется ловить мошенника.
Прежде всего Горголи едет на Большую Миллионную улицу и спрашивает будочника:
– Вчера я проезжал здесь в третьем часу дня. Ты видел меня?
– Так точно, ваше превосходительство.
– А видел ты, куда я отправился дальше?
– К Троицкому мосту, ваше превосходительство.
– Хорошо.
Генерал направляется к Троицкому мосту. При въезде на мост он спрашивает у другого будочника:
– Вчера я был здесь в начале четвертого часа. Ты видел меня?
– Видел, ваше превосходительство.
– Куда я держал путь?
– Вы изволили проехать по мосту, ваше превосходительство.
– Хорошо.
Горголи переехал на другую сторону реки и опять спросил у будочника, стоявшего у противоположного конца моста:
– Видел ты меня здесь вчера в половине четвертого?
– Так точно, ваше превосходительство, видел.
– Куда я направлялся?
– На Выборгскую сторону, ваше превосходительство.
– Хорошо.
Горголи едет дальше, решив преследовать преступника до конца. У военного госпиталя он опять спрашивает будочника. Последний направляет его к кабакам. Оттуда он едет по Воскресенскому мосту, Большому проспекту и в последний раз спрашивает будочника:
– Видел ты меня вчера около пяти часов?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Куда я поехал?
– На Екатерининский канал, ваше превосходительство, в дом № 19.
– Я зашел туда?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Видел ты, чтобы я вышел оттуда?
– Никак нет, ваше превосходительство.
– Хорошо. Позови на свое место другого будочника, а сам беги в ближайшую казарму и возвращайся сюда с несколькими вооруженными солдатами.
– Слушаю, ваше превосходительство.
Будочник убежал и минут через десять явился в сопровождении солдат.
Генерал подходит с ними к указанному дому, велит закрыть все выходы, расспрашивает дворника и узнает, что похожий на него человек действительно живет во втором этаже этого дома. Горголи идет туда, стучит, ему не открывают, он приказывает взломать дверь и сталкивается лицом к лицу со своим двойником, который приходит в ужас от этого посещения, причину которого он, конечно, знает, во всем сознается и тут же возвращает все тридцать тысяч рублей.
Мы видим, что в известном отношении Петербург не далеко ушел от Парижа.
Это происшествие, при финале которого я случайно присутствовал, задержало меня минут на двадцать. Еще через двадцать минут я уже мог отправиться к Луизе, что я и сделал. По мере того как я приближался к ее дому, сердце мое билось все сильнее. А когда я спросил в магазине, можно ли видеть Луизу, голос мой так дрожал, что я должен был дважды повторить свой вопрос.
Луиза ждала меня в будуаре.
Глава четвертая
Луиза встретила меня с той изящной непринужденностью, которая свойственна только нам, французам. Протянув мне руку, она усадила меня около себя.
– Ну вот, – сказала Луиза, – я уже позаботилась о вас.
– О, – пробормотал я с таким выражением, которое заставило ее улыбнуться, – не будем говорить обо мне, а поговорим лучше о вас.
– Обо мне? Разве я для себя хлопочу о месте учителя фехтования? Что же вы хотите сказать обо мне?
– Я хочу вам сказать, что со вчерашнего дня вы меня сделали счастливейшим человеком, что теперь я ни о ком и ни о чем не думаю, кроме вас, что я всю ночь не сомкнул глаз, боясь, что час нашего свидания никогда не настанет.
– Но, послушайте, это форменное объяснение в любви.
– Рассматривайте мои слова, как вам будет угодно. Говорю вам не только то, что думаю, но и то, что чувствую.
– Вы шутите?
– Клянусь честью, нет.
– Вы говорите серьезно?
– Совершенно серьезно.
– В таком случае я должна с вами объясниться.
– Со мной?
– Дорогой соотечественник, я думаю, что между нами могут быть только чисто дружеские отношения.
– Почему?
– Потому, что у меня есть друг сердца. А на примере моей сестры вы могли убедиться, что верность – наш семейный порок.
– О я несчастный!
– Нет, вы не несчастны! Если бы я дала возможность окрепнуть вашему чувству, вместо того чтобы с корнем вырвать его из вашего сердца, вы были бы действительно несчастны, но теперь, слава богу, – улыбнулась она, – время еще не потеряно и я надеюсь, что ваша «болезнь» не успела развиться.
– Не будем больше говорить об этом!
– Напротив, поговорим об этом. Вы встретитесь, конечно, у меня с человеком, которого я люблю, и вы должны знать, как и почему я полюбила его.
– Благодарю вас за доверие…
– Вы уязвлены, – сказала она, – и совершенно напрасно. Дайте мне руку, как хорошему товарищу.
Я пожал руку Луизы и, желая показать ей, что вполне примиряюсь со своей участью, проговорил:
– Вы поступаете вполне лояльно. Ваш друг, вероятно, какой-нибудь князь?
– О нет, – улыбнулась она, – я не так требовательна: он только граф.
– Ах, мадемуазель Роза, – воскликнул я, – не приезжайте в Петербург: вы вскоре забудете здесь Огюста!
– Вы осуждаете меня, даже не выслушав, – сказала Луиза. – Это дурно с вашей стороны. Вот почему я хочу вам все рассказать. Впрочем, вы не были бы французом, если бы приняли мои слова иначе.
– Надеюсь, ваше благосклонное отношение к русским не помешает вам справедливо отнестись к вашим соотечественникам?
– Я не хочу быть несправедливой ни к тем ни к другим. Я сравниваю, вот и все. Каждая нация имеет свои недостатки, которых сама не замечает, потому что они глубоко укоренились в ее натуре, но их хорошо замечают иностранцы. Наш главный недостаток – это легкомыслие. Русский, у которого побывал француз, никогда не говорит, что у него был француз, а выражается так: «У меня был сумасшедший». И не нужно говорить, какой это сумасшедший: все знают, что речь идет о французе.
