Николай Энгельгардт - Граф Феникс
– Господин Елагин известен мне как муж, исполненный высоких добродетелей, – важно сказал граф Феникс, – огромной учености и государственного опыта. Слышал о нем в бытность мою в Лондоне от моего друга герцога де Бофора. Имею и письма к сему достопочтеннейшему лицу от мужей рассвета, восхода солнца, от тайного места, где пребывает великая мудрость и господствуют мир, согласие и тишина!
– Что он такое говорит? – сказала Давия, часто прикладывавшаяся к кубку, быть может потому, что кулинарные занятия у пылающего очага пробудили в ней жажду. – Что он говорит? О каком рассвете и тайном месте? Что за кабалистика? Впервые слышу о добродетелях господина Елагина. Спросите у Габриэлли, она вам расскажет, что это за добродетели! Ха-ха-ха!
– Оставь в покое моего доброго старичка, Давия. – сказала Габриэлли.
– Доброго! Да, к тебе он добр, и ты с ним делаешь все, что только пожелаешь! Но другим в труппе нет житья от этой противной старой капризной крысы!
– Я еще раз говорю тебе, Давия, оставь в покое моего старого Перфильевича! – рассердилась Габриэлли.
– Вот еще! Ты, кажется, собираешься мне приказывать! Но я еще никогда и никому не подчинялась, тем более тебе! Чем я ниже тебя? Кажется, ничем! Хочу и буду говорить, буду!
– Молчи! Молчи! – вскакивая и яростно топая ногой, вскричала Габриэлли, черные кудри которой, как змеи, разметались по плечам.
Давия тоже вскочила, встряхнула своими великолепными волосами цвета венецианского красноватого золота, и, вырвавшись из-под шелковой сетки, они упали на грудь певицы, едва прикрытую воздушной рубашкой и коротеньким фигаро. Затем обе певицы, подбоченясь, стали наступать друг на друга, пронзительно крича:
– Я буду говорить, всегда, всюду, что твой старикашка – безнравственная обезьяна! Коротышка! Уродец! Запыхается! Задыхается! Кос! Глух! Скуп! Носит по три года один кафтан! Всем надоедает! Ничего не смыслит в искусстве! Противный! Отвратительный!
– Он в тысячу раз лучше твоего жирного мопса Безбородко! Пьяницы! Грубияна! Варвара! Который таскается по кабакам и непотребным домам и заставляет тебя делить его любовь с уличными грязными тварями!
– Это все же лучше, чем жить со стариком, развалиной, немощным подагриком, только потому, что он главный директор театров и дает тебе первые роли!
– Я живу со стариком, а ты, кроме своего бегемота, с тремя… С несчастным мальчишкой графом Бобринским, которого растлеваешь и довела почти до чахотки, и с братьями, родными братьями!
– Что? Я живу с родными братьями?
– Да, да! Я знаю. С одним Рибасом и с другим Рибасом! Это – смертный грех. Это – кровосмешение.
– Фурия!
– Мегера!
– Цыганка!
– Жидовка!
Певицы до того разъярились, что, казалось, готовы были вцепиться друг другу в волосы.
Граф Феникс внимал перебранке с полнейшим спокойствием, улыбаясь и прихлебывая из кубка.
– Ты – жидовка и готова удавиться за горсть червонцев! – кричала Давия.
– Ты – цыганка, и у тебя нет религии! Ты служишь сатане! – кричала Габриэлли.
– Дура! Обе мы пойдем в ад, если только он существует!
– Слышите! Она не верует в учение святой церкви! Я – жидовка, говоришь ты, но я верую! Я никогда не позволю себе вступить в связь с двумя близкими родственниками одновременно, тем более с родными братьями.
– Какая святая, подумаешь! Кому ты говоришь? Разве я не знаю твоих похождений!
– Ты – кровосмесительница. И я донесу на тебя аббату Николя.
– Ха! Ха! Ха! Доноси хоть самой инквизиции! Мы – в России. Здесь меня не достанешь. Да и в Риме у меня достаточно знакомых кардиналов, которые любят жить весело.
– Когда ты умрешь, святая церковь откажет тебе в погребении!
– Всех актрис лишают погребения в освященной земле. Да не все ли равно мертвецу!
– Тебя не похоронят! Тебя не похоронят!
– Нет – похоронят!
– Нет – не похоронят!
– Да ведь я – провоняю!
Последний аргумент Давии был столь неожиданным, что Габриэлли не нашлась как ответить и замолчала.
Громкие аплодисменты вдруг раздались в дверях покоя. Певицы и слушающий их перебранку граф невольно оглянулись.
ГЛАВА VI
Российский комедиант
В дверях стоял стройный, изящный и довольно красивый молодой человек. Напудренные длинные натуральные волосы его были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Правильные черты лица, большие, умные, серые с поволокой глаза… Одет он был опрятно, со щегольскою простотой, в суконный коричневый кафтан французского покроя со стальными пуговицами, шитый шелковый жилет, с брыжами и манжетами.
Когда присутствовавшие в комнате обернулись, он пленительно улыбнулся, обнажив цвета слоновой кости зубы. Его появление мгновенно успокоило страсти. Обе певицы просияли и бросились к нему. Каждую он брал за обе руки и с какой-то отеческой лаской целовал в уста.
– Мы немного повздорили, Жан! – небрежно объяснила Габриэлли.
– О, я слышал, божественная! – мягко ответил тот по-французски. – Я слышал. И должен сказать, что наша очаровательная Давия проявила в споре изумительную находчивость. Ее аргумент неотразим. Но все же я больше люблю, когда вы состязаетесь в своем искусстве, чем в диалектике.
Говоря это, молодой человек рассматривал сидевшего с важным спокойствием гостя певиц. На его лице выразилось удивление. Казалось, он узнавал и не узнавал эту личность. Наконец сделал два шага к нему и учтиво поклонился. Тот ответил величественным кивком, сохраняя на лице холодное равнодушие. Однако глаза его, блуждавшие где-то под потолком, вдруг метнули на молодого человека острый подозрительный взгляд, на мгновение в них отразились испуг и растерянность. Но вслед за этим маслинообразные глаза итальянца вновь вознеслись, полные величавой мечтательности…
– Это наш новый знакомый, – представила Габриэлли, – граф Феникс ди Санта-Кроче!
– Российский комедиант ее величества Иван Дмитревский! – назвал себя с учтивым поклоном молодой человек.
Граф снисходительно кивнул.
– Ведь это вы, граф, писали господину главному директору спектаклей и зрелищ, статс-секретарю императрицы, его превосходительству Ивану Перфильевичу Елагину? – садясь в кресло, продолжал российский комедиант. Обе певицы стали по бокам, опираясь на спинку кресла и глядя на молодого человека, оправляли его волосы и жабо.
– Вы не ошибаетесь, господин Дмитревский, вы не ошибаетесь, – на грубом французском языке, с итальянским акцентом подтвердил граф. – Я писал господину Елагину!
– Очень хорошо. Встреча наша пришлась весьма кстати. Я как раз имел поручение от его превосходительства Ивана Перфильевича посетить вас и передать приглашение господина статс-секретаря пожаловать к нему сегодня в девять часов вечера.
