Наталья Павлищева - Вещий Олег. Князь – Варяг
Ладожанин подошел, усмехаясь. Он часто выступал переводчиком при купце взамен недотепы Балока. Раголд показал на старика:
– Переведи, что я предлагаю выгодный обмен, пусть отдаст своих соболей, а взамен возьмет из моего что захочет.
Хорень объяснил старику, что предлагает свей. Тот закивал:
– Да понял я, понял, что ему черная головка понравилась. Понятно, хорош соболь. Пусть берет.
– Так выбирай, что взамен-то! Только дорого не проси, – расхохотался Хорень. Его веселило выпитое час назад вино. Раголд позволил нацедить из поврежденного бочонка понемногу. Напиток хорошо поднимал настроение, весело было всем, кто пил. Только сам Раголд даже не пригубил. Боялся отравы или что в таком настроении его легко обмануть могут?
Старик снова замотал головой, тоже засмеялся, показывая крепкие, желтые, как у старой лошади, но без единого изъяна, зубы:
– Так мне ничего не нужно.
– Как не нужно? – Хорень продолжал веселиться.
– Да так. Что мне нужно, у меня есть, а собольков пусть берет, коли нравятся.
С Хореня слетела часть хмеля:
– Ты о чем говоришь? Смотри, какие товары у свея, здесь и паволоки тонкие и прочные, и украшения, и посуда… Ты только посмотри! – Ладожанин тащил старика к коробам купца чуть не волоком. Тот продолжал смеяться, отмахиваясь от наседавшего Хореня. Раголд понимал все, о чем они говорили, только никак не понимал смысла ответов старика. Но он видел, что и Хорень не понимает. Значит, скрытый, глубокий смысл был в них, не сразу постигнешь.
Старик смотрел, остальные подошедшие тоже, и мужчины, и три женщины, одна другой крепче и стройнее. Цокали языками, кивали головами, только руками не трогали, и, главное, жадного блеска в их глазах не было. Раголд сам разложил лучшие паволоки, пытаясь увлечь женщин, показал браслеты и броши, вынул из сена тонкие бокалы розового стекла, их с трудом сохранили. И не думал купец таким предлагать, да только так получилось, просто не выказывали эти люди никакого желания обладать такими вещами. Раголд разозлился, понял, что те просто не понимают вещам цену, не могут понять красоты! Разозлился настолько, что вслух и сказал все Хореню, мол, не способны эти нищие оценить красоту, что с них возьмешь!
Глаза у старика вмиг стали строгими, он вдруг показал купцу на алое закатное небо над головой с рдеющими от низко стоящего солнца облаками, на реку, убегающую вдаль, на лес, стоявший сплошной стеной по берегам:
– Вот красота, а то, что ты показываешь, просто хорошо. Только твое нам не нужно. Если тебе нравится, оставь все себе.
Повернулся и пошел к своей лошади, стоящей на краю поляны, потом обернулся и кивнул на лежащие на грубой подстилке меха:
– А соболей возьми, коли они тебе нужны.
Раголд с изумлением наблюдал, как буквально взлетел на спину коня старик, как так же легко села на вторую лошадь женщина с обручем на голове, и вмиг исчезли те, с кем только что торговались у реки.
Немного погодя Раголд напился вместе со всеми и в полупьяном состоянии жаловался Хореню, что совсем не понимает таких людей.
Купцов хорошо понимали, но не желали признавать их правоту, мол, мы живем сами по себе, а вы сами. Раголд иногда горячился, пытаясь объяснить, что это выгодно – торговать.
– У вас много зверя в лесах, вы нам скору, а мы вам красивые и нужные вещи, сделанные в других землях.
Качал головой очередной мужик:
– То, что нам нужно, у нас есть. А у леса мы берем только самое необходимое, не больше. Если брать больше, лес обидится, земля обидится, вода обидится, плохо человеку будет.
– Но весь мир торгует, смотри, я могу дать тебе хорошие вещи, а на обратном пути ты приготовишь мне скору взамен. Договорились?
– Нет, – отказывался человек.
– Почему?
– Если у тебя что взять, то я стану от тебя зависеть, а я вольный.
– А ты отдай мне меха сейчас, у тебя же есть?
– Есть, – лукаво щурит глаза людин. – Да не мои они.
Раголд не понимает:
– А чьи же?
Тот обводит рукой вокруг:
– Хозяина леса, он нам черную головку дает, и белку-веверицу, и все остальное для дани. У него и проси.
– Как это?
– Попроси да сходи на охоту. Коли хорошо попросишь и лишнего не возьмешь, он и тебе даст.
Все разговоры разбивались о стену непонимания, не хотели вольные люди, как они сами себя звали, ничего брать у купцов и ничего давать взамен, словно им и правда ничего не было нужно. И женщины такие же, они не покупались на блеск украшений, не съедали глазами золотые и серебряные вещи, не вешали на себя бусы и браслеты, не перебирали дрожащими руками тонкие ткани, словно твердо знали, что все это не для них. Берегли вольные люди свою волю, она им дороже злата и серебра, дороже паволоков рамейских, безделок, из кости резанных, стекла заморского…
И почему-то Раголду и остальным было понятно, что силой взять этих людей не удастся, уйдут глубже в лес – и все тут. Они не оказывали сопротивления, но и не гнули спины в поклоне перед сильными, были одновременно гостеприимны, щедры и строги. Они жили своей жизнью, в которой не было места купцу Раголду с его товарами и надеждами. Он мог сколько угодно злиться или ублажать их, но оставался им не нужен!
Пришлось идти к Непре-реке, там хорошие торги, не хуже Ладоги и Хольмгарда. Туда приходят купцы со всех сторон, которые поймут ценность его товаров.
Глава 7
Норманнские драккары вышли в сторону Гардарики, хотя их было всего три, никто не сомневался в успехе. Молодой ярл Харкон радовался своей задумке – отдельно от остальных пограбить богатые славянские земли. Можно даже далеко не ходить, сразу в Волхове разжиться, взять только Ладогу. Там давненько никто не бывал, уже лет десять прошло, как ходил туда Рюрик, много взял, и до сих пор дань платят. Почему ему, а не Харкону, например? Ясно, что удержать их долго не удастся, зато сразу возьмут хорошие меха, они в Ладоге есть, возьмут славянок для торга с арабами и еще чего, там видно будет.
Пользуясь спокойным морем и попутным ветром, подняли паруса. Но погода изменилась на полпути. Ветер вдруг посвежел, небо обложили темные тучи. Когда драккары уже стали втягиваться в устье Нево, их накрыла гроза. Волны, несясь с моря, подняли воду, она выступила из берегов, не давая возможности викингам высадиться или хотя бы пристать к берегу на время бури. Если бы Харкон удосужился расспросить тех, кто бывал в водах Гардарики, он узнал бы, что дважды в год море запирает воды Нево и как бы поворачивает течение вспять. Это пора бурь на своенравном озере, характер которого под стать морскому. Но конунг был слишком самоуверен, он решил, что уж в озере-то его неприятности ждать не могут. И жестоко поплатился за это.
