Александр Дюма - Мадам де Шамбле
Я не помню, что именно говорил, с какой молитвой обращался к Пресвятой Деве, но знаю, что эти слова были омыты слезами моих глаз и кровью моего сердца.
Внезапно я подумал, что Эдмея, наверное, уже проснулась и беспокоится, разыскивая меня. Поцеловав край одеяния Мадонны, я выскочил из церкви и помчался в Курсёль с той же поспешностью, что и на пути в Ла-Деливранду.
Я вернулся домой весь в поту, покрытый пылью. Прежде чем подняться наверх, я стряхнул с себя пыль и вытер лоб.
На лестничной площадке я прислушался. Эдмея узнала мои шаги.
— Входи же! — воскликнула она, подходя к двери. Увидев меня, моя возлюбленная издала удивленный возглас:
— Что с тобой? Что случилось?
— Ничего, — ответил я, пытаясь улыбнуться.
Но эта улыбка, не вязавшаяся с моим тогдашним состоянием, напугала Эдмею.
— Откуда ты пришел? — спросила она, бросаясь в мои объятия, — твое сердце так бьется, и ты весь дрожишь.
Я хотел солгать, но не смог.
— Я был в Ла-Деливранде, — ответил я.
— Что ты делал в Ла-Деливранде?
— Ты же сама рассказывала, что все молятся там чудотворной Богоматери.
— Ну, и что?
— Ну, и я тоже попросил Богоматерь оберегать наше счастье, — сказал я и поспешно добавил: — Ведь это счастье настолько велико, что нам за него страшно!
— Почему же ты ничего не сказал мне, друг мой? Почему не позвал меня с собой? Мы отправились бы туда вместе — ты ведь знаешь, что моя совесть чиста и я могу молиться в церкви вместе с тобой.
— Мы сходим туда еще раз, — сказал я, падая в кресло.
— Когда пожелаешь… Куда ты смотришь? — спросила Эдмея.
Перед тем, как услышать и узнать мои шаги, Эдмея расчесывала свои роскошные волосы. Она не успела их заколоть, и я любовался ими, глядя, как они ниспадают густыми волнами.
Я взял локоны Эдмеи и поцеловал их с таким же благоговением, как только что целовал одеяние Мадонны.
Эдмея встряхнула головой, низвергая на меня душистый водопад волос.
И тут, внезапно вспомнив о ее просьбе, я обвил волосы вокруг своей шеи и прижал их к губам с печальным стоном.
Эдмея отодвинулась и с удивлением посмотрела на мое расстроенное лицо.
— Друг, — проговорила она, — ты что-то от меня скрываешь. Тебе тяжело, и ты предпочитаешь страдать один — это нехорошо.
Мне пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы не разрыдаться.
И тут раздался тихий стук в дверь.
— Кто там? — спросила Эдмея.
— Это я, крошка.
— Это Жозефина, — сказала Эдмея, сделав мне знак отойти.
Затем она обратилась к кормилице:
— Что тебе нужно?
— Приехал Грасьен с письмом, — ответила старушка. — Он совсем запыхался.
— От кого письмо?
— От господина графа. Эдмея обернулась ко мне.
— Видишь, предчувствия меня не обманули, — произнесла она.
Надев домашний халат, Эдмея открыла дверь и велела позвать Грасьена.
Вскоре молодой человек робко заглянул в приоткрытую дверь.
В руке он держал письмо.
— Простите, госпожа графиня, — промолвил Грасьен, — письмо пришло в четыре часа пополудни. Зоя узнала почерк графа и сказала: «Грасьен, мальчик мой, тебе придется срочно доставить это письмо госпоже».
— Неужели ты проделал путь пешком, мой бедный друг? — спросила Эдмея, спокойно взяв письмо.
— Только из Кана сюда, госпожа графиня, а из Берне в Кан я добрался в дилижансе, они еще ходили в это время.
— Вы настоящий друг, Грасьен, — произнесла Эдмея, протягивая столяру руку, — сейчас мы узнаем, о чем идет речь в этом письме.
Грасьен скромно удалился, а более любопытная Жозефина ушла, лишь когда ей указали на дверь.
Когда мы остались одни, Эдмея подошла ко мне и протянула письмо со словами:
— Читай!
Я ответил, качая головой:
— Упаси меня Бог прикасаться к бумаге, которую держал в руках этот человек!
Эдмея улыбнулась и сказала:
— Ты его ненавидишь, а я прощаю, ведь мы обрели счастье благодаря его порокам.
Затем она распечатала письмо и прочла вслух:
«Сударыня!
Я вернусь в Берне примерно 2 ноября. Я надеюсь, что Вы забыли нашу небольшую размолвку накануне моего отъезда. К тому же я не буду Вам в тягость, так как задержусь в Берне ненадолго. Можете считать, что не муж возвращается домой, а гость просит Вас приютить его на неделю.
Граф де Шамбле».
Я слушал Эдмею, стиснув зубы и сжав кулаки.
— Ну, друг мой, — спросила по-прежнему невозмутимая графиня, — что вас так удручает в этом письме?
— Неделю! Разве вы не понимаете, Эдмея, что граф пробудет в усадьбе целую неделю?
— Неужели вы полагали, мой любимый Макс, что он никогда не вернется и мы навсегда от него избавились?
— Нет, но как раз в эти дни…
— Я вас не понимаю.
— О Господи! Он будет в Берне со второго по десятое ноября — именно в то время, когда я хотел бы не покидать вас ни на миг и отдал бы ради этого даже жизнь.
— Друг мой, эта неделя пройдет не столь быстро, как те дни, что мы провели вместе, но она тоже останется позади, и мы опять обретем счастье и свободу.
Упав на колени, я уткнулся головой в колени Эдмеи и разрыдался, радуясь, что у меня, наконец, нашелся предлог для слез.
— Дитя, — сказала графиня, положив руку мне на голову, — разве ты не знал, что он вернется?
— О! Я не желаю ничего знать! — воскликнул я.
— Что ж, выходит, мне следует кое-что тебе объяснить?
— Говори, я слушаю.
— Все очень просто. Видишь ли, сезон на водах закрывается первого ноября. Граф поехал в Хомбург играть. Я не знаю, удачно или неудачно он играл, да это и не важно. Если он разбогател, то вернется не для того, чтобы повидаться со мной, а чтобы продолжить игру. Если же он все спустил — значит, ему снова потребуются деньги для игры.
— Стало быть, он проведет зиму в Париже? — спросил я.
— Когда ты должен внести второй взнос за поместье Шамбле?
— Через три месяца после первого. Впрочем, какая разница, когда! Пусть граф обратится к моему нотариусу, и тот даст ему любую сумму, лишь бы он поскорее убрался из Берне!
— В таком случае, любимый, что значит какая-то неделя?
— О да, да, я знаю, но как раз в эти дни…
— Что же в них такого особенного?
— Ничего, я просто потерял голову. Что поделаешь! Позволь мне поплакать.
О друг мой! Я повторю вслед за Уго Фосколо: «Не дай вам Бог когда-либо испытать потребность в одиночестве, в слезах, а особенно в церкви!»
XLII
Мы получили письмо 31 октября — следовательно, перед тем как покинуть Курсёль — восхитительное место, где я сделал привал на пути к райскому блаженству, нам предстояло провести там еще сутки.
