Алексей Витаков - Набег
— Глупости. Он был мне нужен, вот и все. Хорошо, что в дело вмешалась служанка. Вообще не пришлось тратить время ни на что. Кроме разве что на различные рассказы, например из жизни цезарей за последние десять лет. Чтобы окончательно запутать этого дикаря, пришлось выложить историю Элагабала.
— Хм, зачем?
— Чтобы сразу подчеркнуть: я и Филипп Араб находимся по разные стороны. Мало ли, что в голове у этого парня!
— Значит, ты обрисовала картину таким образом, что мы с тобой заклятые враги. У тебя ведь совершенно реальный повод ненавидеть меня, Фаустина!
— Что было, то было. Много ли нам известно случаев, когда власть доставалась без крови?
— Ты хорошо усвоила уроки большой политики. И что же служанка?
— Я выслала ее из города. Пока страсти не улеглись, пусть поработает на вилле.
— Я бы тебе советовал освободиться и от служанки.
— Она глупа, как пробка, к тому же плохо говорит по латыни. И потом, чего ради ей на эту тему распространяться?
— Сама она может и не захочет, но могут найтись те, кто поможет с помощью пыточных инструментов.
— Поверь мне: о ней все давным-давно забыли. Я ведь не случайно подобрала ей пару на глазах у всего сборища.
— А сармат?
— Сармат отправлен в гладиаторий Тита Клавдия Скавра. Срок аренды истек. О, поверь, он даже не в курсе событий.
— Он не был со служанкой?
— Конечно нет. С помощью Алорк я подстегнула Белку принять как можно быстрее решение. А дальше они друг друга не видели.
— Я бы на твоем месте избавился и от сармата; когда начинаешь такое дело, нельзя скупиться по мелочам.
— Я пообещала Скавру, что частично верну его собственность. И так расходы огромны: два ауктората, раб-мирмиллон, да еще какой раб!
— Эх, Фаустина. Пока в тебе женщина берет верх над стратегом…
— Зря ты так опасаешься, цезарь.
— Возможно. Не нравится мне твой Иегудиил.
— Мы связаны теперь порукой.
— Но помни: манипулировать тобой он никогда не откажется.
— Как и я им.
— Логично. Я еще раз хочу тебя взять, прежде чем уйти. Покажи мне все свое искусство. Твой рот, он прекрасен и чувственен.
— Я, пожалуй, не буду сохранять жизнь Алорк и Веяну…
И вновь через несколько минут протяжный, надсадный рык откуда-то из самых селезенок. Да, Фаустина действительно очень хорошо знала, чем берут цезарей, если те, конечно, отдают предпочтение женщинам!
Я сидел на террасе, прислонившись к остывшей каменной стене, словно громом пораженный. За считаные секунды вырисовалась абсолютно четкая картина. Мне стало понятно, почему Араб пожертвовал Голубем. Должно было произойти нечто, чтобы все знатные гости повскакивали с мест и высыпали на кровавый песок. Столы стояли подковой, вогнутой частью к сцене. За спинами пирующих находились лучники и пращники — личная охрана цезаря на тот случай, если возникнет опасность. Когда все гости бросились вслед за императором к убитому Голубю, желая наперебой показать, как они потрясены случившимся, стрелки оказались бессильны — не бить же по гостям. Да тут еще и тент рухнул, не без чьей-то, разумеется, помощи. А стрелять в полном мраке тем более никто не рискнет. Не зря Филипп Араб слывет неплохим полководцем. Да, только нечто могло заставить императора сорваться со своего места и рисковать августейшей жизнью. А как он любил Голубя, знали все. Ну, теперь все стало на свои места. Подозрение падает на звездочета; и его находят со свинцовым шариком во рту. Минус один соучастник. Другой, выполнив свою функцию убийцы, найден мертвым где-то на задворках Гадрумета — пытался, наивный, уйти от погони, да не тут-то было. Этим другим, конечно, должен стать я. Но меня никто мертвым не найдет, во всяком случае, в ближайшее время. Или найдет, но только совсем в другом месте.
Со мной все кончено, но есть еще Алорк и Веян. И их нужно попытаться спасти.
Когда носилки с императором скрылись в ночном мраке, я отдернул ткань и вошел в спальню:
— Доброй ночи, Фаустина.
— Ты?!..
— Нет, призрак с того света.
— Ты мертв!..
— А кто сказал, что я жив! Я и в самом деле мертвец, но даже у мертвецов иногда есть права.
— Я буду кри…
Утром прислуга найдет свою хозяйку задушенной в собственной постели. Никто, безусловно, не осмелится вслух высказать подозрения в адрес Филиппа Араба. Но многие вспомнят, как император разобрался с детьми, пусть и незаконными, Гордиана II. Это был жестокий, но очень красивый жест перед тем, как исчезнуть.
Я без труда покинул особняк тем же путем, что и пришел. На сердце как-то полегчало: пусть моя жизнь не стоила больше ломаной монеты, но зато близкие мне люди спасены. Перед тем как осуществить задуманное, я решил попрощаться с Веяном. О том, чтобы увидеть Алорк хотя бы краем глаза, не могло быть и речи. Слишком велик риск, да и добираться до загородной виллы довольно долго: еще в дороге могут перехватить патрульные разъезды. Да и о чем вообще можно думать, если я не знал даже направления!
Обойдя западную часть города по большой дуге, я оказался на юге, где располагались казармы нашего гладиатория. Риск, безусловно, сумасшедший: узнай меня чей-нибудь бодрствующий глаз — проблем не избежать. А возле казарм по ночам жизнь не смолкала: сновали гитоны с подведенными глазами, матроны, закутанные с ног до головы, с взятками для охраны и страдающей от вожделения плотью, проститутки всех мастей и национальностей. Правда, я намеревался обратить это обстоятельство в свою пользу, не зря же я прихватил кое-что из гардероба Фаустины. Темно-синяя стола, скроенная гораздо длиннее роста хозяйки, отороченная пурпуром с золотыми блестками и складчатой оборкой, которая волочилась по земле шлейфом, с широкой каймой на вороте преобразила меня настолько, что ни у кого из охраны не возникло ни малейшего подозрения. Должен признаться еще в одном грехе: перед уходом я взял из кувшина безутешной вдовы несколько горстей золотых монет — ну, не пропадать же добру. Не надо становиться великим звездочетом, чтобы с полной ответственностью заявить, что… Ха, пусть бедного Филиппа подозревают еще и в воровстве, ну, конечно, очень тихо, только между своими. Говорят, что Африка еще со времен Юлия Цезаря считается проклятым местом для римских императоров. Вот и пусть считается.
Септимий и Лукиан едва не запрыгали от радости, увидев на моей ладони в тусклом свете луны золотую монету; редко приходит такая удача. Их даже не смутила широкая, явно не женская ладонь, протянувшая благородный металл.
— Давай, красотка, но недолго. Новенькая, что ли? — Лук хлопнул меня по заду.
