Александр Бушков - Тень над короной Франции
— Мушкетеры? — переспросил Рошфор. — Ты не ошибся?
— Синие плащи с крестами и лилиями, где же тут ошибешься? — резонно сказал сорванец. — я же не деревенщина какая-нибудь, а потомственный парижанин… слуга за ними наблюдал, а они вдруг бросились на него, да так проворно, что он не успел убежать или вырваться. Они ему зажали рот и потащили в дом. А чуть погодя из дома вышли уже четыре мушкетера, только у четвертого лицо было закрыто полями шляпы. Они вскочили в седла и умчались… Вот и все, ваша милость, — но это, пожалуй что, стоит двух пистолей…
— Твоя правда, — сказал Рошфор, бросая ему монету. — Пойдемте, д'Артаньян, больше мы ничего не узнаем…
Они вскочили на лошадей и направились в сторону Пале-Кардиналь, а те четверо, что приехали с ними, получив от Рошфора какието указания шепотом, разъехались в разные стороны. Граф казался всецело погруженным в собственные мысли — настолько, что он направил коня прямо на уличную тумбу, и д'Артаньян, вскрикнув, предупредил его об опасности.
— Бог мой, — сказал он удивленно. — Что с вами такое, Рошфор?
— Вы еще слишком молоды, д'Артаньян, и не знаете, что это такое, когда оживают призраки прошлого… Вот что. Не было ли у нее большого перстня? Очень большого, старинного, великоватого для женского пальца, с огромным красным карбункулом? Перстень сделан из золота так, что напоминает две звериные лапы, охватывающие карбункул?
— Вы его удивительно точно описываете, — сказал д'Артаньян.
— А не показалось ли вам, что ее волосы не всегда были темными?
На этот раз д'Артаньян размышлял значительно дольше, вызывая в памяти знакомое лицо.
— Вы знаете, пожалуй… — сказал он неуверенно. — Иногда мне казалось, что ее волосы у корней гораздо светлее…
— Словно их настоящий цвет не темный, а скорее русый или золотистый?
— Вполне возможно. Когда волосы у нее были гладко зачесаны назад, именно такое впечатление создавалось… Черт возьми, Рошфор! Неужели вы ее знаете?
— Боюсь, что да…
— А при каких…
— Простите, д'Артаньян, но об этом мы поговорим чуть позже… Без сомнения, четвертым мушкетером была именно Констанция. Она хорошо ездит верхом, наша Камилла…
— Рошфор, да что с вами? Какая Камилла? Констанция!
— У человека, дорогой мой д'Артаньян, может быть много имен… Ну да, конечно… Имея в кармане подписанный королевой открытый лист, лучше всего выступать в облике королевских мушкетеров… Умно, умно…
— Нужно снарядить за ними погоню! — вскричал д'Артаньян.
— За кем? — горько усмехнулся Рошфор. — Прикажете хватать на улицах поголовно все «синие плащи»? Нам не об этом нужно думать. Мы обязаны понять, куда они скрылись. Потому что именно там, вне всякого сомнения, держат и Анну. Никто не собирается ее убивать — ее именно похитили, значит, она им для чего-то нужна…
— Значит, вот что имел в виду Лорме? — догадался д'Артаньян. — «Это были не мушкетеры, а англичане…» Люди Винтера!
— Несомненно.
— Но он хочет ее убить…
— Он в первую очередь хочет знать, где сейчас его племянник. Законный наследник имений, титулов и денег. А это знаем только Анна и я.
— Этот скот… — д'Артаньян дрогнул, но решился договорить до конца: — Этот скот вполне способен пытать и ее, как собирался пытать меня.
— Боюсь, от него этого можно ожидать…
— Черт возьми! Почему же мы едем шагом? Нужно лететь сломя голову…
— Куда? — мягко спросил Рошфор. — Д'Артаньян, я прекрасно представляю, что происходит у вас в душе… но постарайтесь быть хладнокровнее. Мы ничем ей не поможем и ни на что не повлияем, если начнем суетиться, кричать, бессмысленно гнать коней… Вы ее любите… а я ее друг, так что ваши чувства мне вполне понятны. Но помочь ей мы можем только одним — если рассудочно, спокойно и трезво начнем искать. Начнем угадывать мысли и ходы противника. Это только кажется, что перед нашими врагами открыты все пути, — на деле не так-то просто похитить человека и надежно укрыть его. Такое укрытие нужно подготовить. Для этого нужно привлечь доверенных лиц и иметь надежные места — а это уже позволяет более-менее определить направление поисков. Все, кого можно поднять на ноги, уже подняты. И рыщут, не жалея ни сил, ни ног…
Вскоре д'Артаньян убедился в справедливости его слов, собственными глазами увидев, какая суета царит в Пале-Кардиналь: то и дело кто-то вскачь уносился со двора, а кто-то приехал с докладом (большей частью эти доклады, увы, заключались в том, что «ничего нового узнать не удалось»)…
Когда они устроились в одной из задних комнат, Рошфор велел подать вина — и выпил залпом чуть ли не целую бутылку прежде, чем гасконец справился с половиной стакана. Понимая, что это неспроста, д'Артаньян осторожно сказал:
— Значит, вы ее знали…
— Ну еще бы, — сказал Рошфор, глядя на него совершенно трезвыми глазами. — я был на ней женат, знаете ли. Собственно говоря, она и сейчас моя жена — поскольку к моменту заключения нашего брака была вдовой…
— Боже мой! Так эта женщина…
— Это женщина — графиня де Рошфор. И в то же время супруга галантерейщика Бонасье… впрочем, уже вдова. Вы знаете, что я родом из Пикардии?
— Да, Анна мне говорила…
— Вот только она вам, ручаться можно, не рассказывала, почему я десять лет не возвращался в свои имения… Хотя бы потому, что не знала. Есть вещи, которые приходится держать в себе всю жизнь… или, по крайней мере, долгие годы… Понимаете ли, д'Артаньян, мне тогда было столько же, сколько сейчас вам. Родители мои умерли, но они были богаты, и я стал единственным наследником довольно обширных земель. Юнец вроде вас, восторженный, пылкий и жаждавший любви. Естественно, очень быстро должен был появиться предмет для обожания. Я встретил ее.
— Констанцию? — шепотом спросил д'Артаньян. Рошфор горько усмехнулся:
— Тогда она звалась своим настоящим именем — Камилла де Бейль. Она недавно появилась в наших местах, поселилась в скромном домике с человеком, которого все считали ее братом. На деле, как потом выяснилось, это был сообщник и очередной любовник. Но в ту пору такие подозрения никому и в голову не могли прийти. Честное слово, она казалась олицетворением невинности и добродетели. Она так мило краснела, заслышав самые безобидные шутки, несущие лишь едва уловимый намек, тень фривольности… — он смотрел затуманенным взглядом куда-то сквозь д'Артаньяна, в невозвратное прошлое: — Быть может, моя юношеская неопытность и ни при чем. Она могла очаровать и гораздо более опытного человека. Ах, какой чистой и пленительной она тогда была… Шестнадцатилетняя девушка в белом платье, на опушке зеленого летнего леса, ясные синие глаза, воплощенная невинность во взоре и походке, белое платье на фоне сочной зелени… Короче говоря, я влюбился. И, как честный человек, предложил руку и сердце. Она приняла и то, и другое — это я так считал тогда, не зная, что ее интересует в первую очередь рука, а до моего сердца ей и дела нет… Она стала графиней де Рошфор — и, надо отдать ей должное, прекрасно справлялась с этой ролью. Я до сих пор не вполне понимаю, почему она была так нетерпелива и уже через полгода после нашей свадьбы задумала…
