Андрей Степаненко - Еретик
— Битва предстоит колоссальная, — сухо сказал при встрече прибывший в Италию несколькими часами раньше Мартин. — Наши владетели эмпорий собирают все суда, какие только могут, но силы все еще неравны.
— Их больше? — предположил Кифа.
— У них навигаторы лучше, — покачал головой Мартин, — да, и паруса какие-то странные. Разведка донесла, они чуть ли не против ветра могут плавать.
Кифа пожал плечами. Он тоже слышал такое — еще в Египте, но счел обычной байкой.
— А как там… мое дело? — напряженно поинтересовался он, — движется?
Мартин криво улыбнулся и покровительственно похлопал Кифу по загривку.
— Не беспокойся. Кастратам очень понравилось выбранное тобой для первого Папы имя. Волнующее такое слово — Петр…
— Но ведь первым Папой должен стать именно я, — твердо напомнил Кифа. — Ты не забыл? В Писания должен войти не только мой псевдоним, но и мои размышления о Спасителе и Спасении!
— Войдут, — кивнул Мартин. — Они тоже всем понравились.
Кифа благодарно склонил голову и понял, что плачет. Никогда прежде он не стоял так близко к исполнению всего, о чем когда-либо мечтал.
* * *Уже к обеду Симон предал огню тело Елены в Кархедонском тофете, однако в себя он пришел только на третий день, уже в море, на пути в Рим. Но и тогда он все еще был в растерянности.
«Почему какому-то кастрату дана власть отнять у человечества Спасителя? — уставясь в морской горизонт, думал он. — И где теперь Бог?»
Проще всего было считать, что Господь передумал и решил не воплощаться, чтобы не принимать в жертву себя самого и не лишиться удовольствия убивать — каждым своим вдохом. Но это противоречило пророчествам, а говорящий с пророками Джабраил не врал никогда.
Уж, скорее, Господь стал жертвой собственной воли, и, решив воплотиться в теле нерожденного сына Елены, попал в колесо жизни и теперь даже не помнит, ни кто он, ни как здесь оказался. Однажды приняв решение воплотиться, Господь не мог уже избежать бытия человеком.
— Например, мной.
«Сын и Отец едины», — вспомнил Симон сказанное Джабраилом пятому отроку, и в груди его стало горячо.
Этот банальный софизм мог, например, означать, что Симон, отец так и не родившегося существа, убитого в теле Царицы Цариц, един со Спасителем. И есть — Спаситель. Триединый. Непознаваемый и Всемогущий. И Сын Его убит лишь потому, что был миг, когда Симон не захотел этого рождения.
Рядом закричали, и Симон тряхнул головой и вышел из мгновенного оцепенения.
— Аравитяне! — кричали матросы. — Аравийские паруса! Смотрите!
— Сколько их!
— И все на нас!
Симон вгляделся. У линии горизонта виднелись тысячи характерных аравийских парусов — углом.
— Наших тоже много!
Симон прищурился. От итальянского берега уже выходила сводная эскадра всех эмпорий этой земли — с квадратными парусами.
— Сейчас сойдутся!
Симон видел и это. И встретиться они должны были… — он оценил расстояние, — от силы через час. И победивший наверняка будет уверен, что Господь на его и только на его стороне.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь победил, — вслух, сам себе произнес он и понял, что может проверить все свои подозрения прямо сейчас.
Симон прикрыл глаза, снова открыл, глянул в небо. Комета уже уходила за горизонт, обещая вернуться чуть менее чем через сутки. Если он и впрямь — Бог, он мог вернуть ее назад и уронить в точности на место встречи флота, однако нарушать равновесие хода светил небесных ради минутного каприза он не желал.
Симон глянул в сторону берега. Везувий мирно пыхтел, время от времени выбрасывая то облако серого пепла, то порцию пемзы.
— Да будет так.
И в следующий миг берег отозвался гулом, а море пошло рябью.
— Уничтожить, — внятно приказал Симон. — И тех, и других.
* * *Ударило так, что всей Ойкумене стало ясно: это конец. Как докладывали Мартину агенты, едва Везувий проснулся, близлежащие города были попросту засыпаны пеплом — за час или два. А спустя сутки Мартин увидел остатки итальянского флота, — через море, усыпанное плавающей на поверхности дымящейся пемзой, прорвались только несколько судов.
— Море стало горячим, как суп, — рассказывал поседевший капитан, — даже смола меж досок бортов растаяла. Все суда, что не сгорели сразу, просто утонули, набрав воды.
— А что аравитяне?
— То же самое, — тихо сказал капитан. — Два величайших флота в мире погибли, как только сошлись для боя.
Мартин поднял глаза в небо.
— На все воля Всевышнего.
Да, это была потеря, но конца света он не ждал, а в целом, воля Божья его устраивала. В далеком Константинополе десятилетний император Констанс лично объяснил подданным, что его сводной бабушке Мартине усекли язык и сослали вместе с сыновьями на Родос[92] за отравление мужа и сына. И регентом императора, вопреки обычаю, впервые стала не его мать — Грегория, а новый патриарх Павел, то есть, Церковь. Да, семья Аршакуни тут же попыталась отбить захваченный кастратами престол, но это могло закончиться лишь одним — грядущей резней армян. Церковь Христова посягательств на свою власть не терпела ни от кого.
В Египет, сразу после устранения Амра, прибыли два новых правителя, и налоговая политика начала плавно меняться, и это означало, что, год-два, и начнутся мятежи. Ну, а после того, как просочились новости о том, что у Мухаммада нет более потомства — ни от одной из двенадцати жен, Мартин ждал еще одной резни — уже в стане мусульман. Дикие аравитяне не были в состоянии осознать, какое благо для страны то, что ни в ком более не течет священной крови Пророка.
Ну, и понятно, что повсеместно принялись притеснять евреев. Теперь, в условиях войны всех против всех, не примкнувшие ни к одной партии еврейские купцы и раввины раздражали правителей, как никто другой. И было ясно, когда евреи, последние «нити», связывающие собой лоскутное тело Ойкумены, будут перерезаны, расползется все.
— Разделяй и властвуй, — рассмеялся Мартин. — Бессмертные слова.
* * *Владетель пусть и небольшой, но самой лучшей римской эмпории[93] на всем полуострове Нерон узнал о прибытии Симона, едва тот сошел на берег.
— Этот тот самый? — живо заинтересовался он.
Слухи о Симоне ходили давно, и эти слухи весьма впечатляли.
— Тот самый, — кивнул секретарь.
— Может, пригласить его ко двору? — хмыкнул Нерон. — Пусть позабавит…
Как рассказывали, Симон мог излечить от любой болезни, просто приказав человеку выздороветь, ненадолго поднимал мертвых, превращал воду в вино, заставлял статуи двигаться и гримасничать и даже летал по небу. Впрочем, в реальность последнего чуда Нерон так и не поверил.
