Анатолий Брусникин - Девятный Спас
Не говоря ни слова, он внезапно развернулся и быстро вышел. Василиса растерянно окликнула его, кинулась вдогонку.
– Не нравится мне этот братец, – мрачно заметил Алексей. – Кабы родной – иное дело, а то слыхали мы про двоюродных…
Илье это тоже не понравилось, но по другой причине. Из ненароком подслушанного разговора явствовало, что с балкона Василиса упала не сама по себе – парень этот толкнул. Что ежели на него сызнова какая дурь найдёт?
Поспешил следом. Очень споро не получалось. Ожившие мышцы ныли так, будто отмахали сотню вёрст.
Василису обнаружил в переходе, перед дверью – должно быть, запертой. Девушка звала, прижавшись лицом к щели:
– Петя, что с тобой? Открой! Петенька!
Опасности в том Илья не усмотрел и попятился назад. В нём тут не нуждались.
* * *Ускакал гехаймрат один, вернулся же с целым отрядом. Попов, глядя во двор, насчитал восемнадцать конных, всё отборные молодцы из ярыжной роты. Въехав, они выстроились в две шеренги, не спешиваясь.
– Ну, братья, может, и пожалеем, что не сбежали, – бросил Алексей через плечо.
Жалеть, однако, было поздно. Зеркалов уже поднимался пружинистой походкой на крыльцо. Его личная охрана не отставала.
Для Попова наступила тревожная минута. Если четверо синих, как обычно, останутся в сенях, значит, грозу пронесло. Если войдут вместе с начальником – беда. Слава Господу, Автоном Львович пожаловал один.
– Вы ждите внизу, – приказал он Дмитрию с Ильёй, а гвардии прапорщику, когда остались наедине, сказал. – Недоволен тобою Фёдор Юрьевич. Сначала Фролку Быка упустил, теперь гонца шведского живьём не взял. Но все те вины тебе простятся, ежели дознаемся, к которому из посланников ехал лейтенант.
Своего облегчения Алёша ничем не выдал. Про посланника же думал и сам, весь день.
– Ясно одно, – уверенно произнёс Попов. – В записке сказано: «Не удивляйтесь, что пишу на французском», стало быть не д'Антраг. И потом, он никакой не посланник, в Москве сидит наполовину партикулярно.
Но Зеркалов не согласился:
– Про то мы с князь-кесарем говорили. Кавалер д'Антраг, хоть и не имеет от короля Лудовика дипломатского характера, но почитается средь прочих французов наипервейшей особой, так что именуют его «екселянсом», сиречь «превосходительством» – как в письме. Версальский двор с шведским Карлом пребывает в давнем дружестве, то нам тоже не новость. А про французский язык в депеше могло быть нарочно писано, из хитрости.
Рассуждение было умное, возразить нечего. Встревать со своими соображениями Алексей более не стал – понял по лицу начальника, что всё уже соображено и решено.
– Приказывай, господин гехаймрат. Что надо, всё исполню.
Зеркалов хладнокровно заметил:
– Ещё бы. Не исполнишь – придётся за всё разом ответить… А действовать будем вот как. – Он развернулся на каблуке, прошёлся по салону. – Сегодня вечером по всему Кукую – в аустериях, в кирхе, в больших лавках – развесят бумагу. Найден-де на улице близ Преображенского дворца человек в немецком платье, который, видно, пал с коня и расшибся. В имеющемся при нём пашпорте сказано, что се вюртембержец Иеронимус фон Мюльбах, прибывший в Москву из литовских краёв. Человек этот лежит в гошпитале, беспамятен. Буде он кому из слобожан ведом, пускай его заберут. Вот и поглядим, кто объявится… Гвардии прапорщик гримасой изобразил сомнение. – Что ёрзаешь лицом? Говори!
– Чай, не дураки они. Сначала подошлют кого-нибудь посмотреть, точно ль это Мюльбах.
– А кто его видел? Ты сам слышал, как он мажордому говорил, что говорил со слугой в воротах, с коня не спускался. Время было тёмное. Навряд ли слуга что разглядел, кроме больших усов. Шляпу с белым пером и плащ, который слуга мог запомнить, ты с собой забрал, у нас они. Трупа, правда, в указанном тобою месте не сыскано. Течением снесло. Но труп нам и не надобен.
– Как так?
– Я же сказал: лейтенант жив, лежит в беспамятстве. – В глазах гехаймрата мелькнули искорки мрачного веселья. – Догадываешься, к чему клоню? Ты немца порешил, ты и оживишь. Усишки свои галантские сбреешь, наклеем тебе вот такущие.
Гвардии прапорщик заморгал, охватывая рассудком, какую ловкую комбинацию сочинили хитроумные начальники Преображёнки. Ох, изрядно придумано!
– А царевичев мажордом? – спохватился он. – Он ведь Мюльбаха в лицо видел, разговаривал. Может прочесть объявленное и явиться. Или позднее опознает.
– Нет его больше на Москве. Мажордома Шлегера уже везут в Санкт-Петербурх, где ему велено быть в новом дворце.
Некоторое время гехаймрат и подчиненный обсуждали подробности затеваемой охоты. Напоследок же начальник сказал вот что:
– Известно нам пока немногое. Кто-то из иностранных посланников состоит в тайных сношениях с шведским лагерем. И не просто переписывается, а имеет некий план, который ему дозволяется свершить в любое удобное время. Что за план, нам неведомо, однако ясно: замыслен он во вред и погубление Российскому отечеству, которое ныне и так обретается в лютой опасности. Если мы тому злодейскому плану не воспрепятствуем, не только тебя – всех нас должно смертию казнить. За дурость, безделье и небдение государству. Пока же князь-кесарь повелел расставить по городу летучие отряды, как предписано диспозицией «Пожар». Об этой диспозиции, разработанной князь-кесарем ещё в годину Стрелецкого мятежа, Попов знал. Конные команды Преображенских ярыг скрытно размещаются в двенадцати точках города так, чтобы любого места столицы достичь самое большее в пять минут галопной скачки. Чуть где шум иль смута – всадники тут как тут. Кого надо порубят, кого надо повяжут. В самом начале пожара одно ведро воды даст больше, чем потом сто бочек.
– Взвод, что со мной пришёл, будет стоять у Овчины-Козельского, – пояснил гехаймрат, помянув имя сосланного боярина, чей заколоченный двор был в соседнем переулке. – За тобой же скоро прибудет карета. Переоденешься, положат тебя на носилки и в гошпиталь отнесут, в Немецкую Слободу. Гляди же, не подведи меня и себя…
Никитин с Ильёй тем временем томились в сенях. Оба тревожились за Лёшку. Но перекинуться словом было невозможно, ибо здесь же торчала начальникова охрана.
Дмитрий-то ждал терпеливо, Ильша же на месте удержаться не мог. Насиделся за девятнадцать лет. Походил немного по сеням, поскрипел половицами. Вышел на крыльцо. Поднялся, спустился, снова поднялся. Хорошо! Решил обойти вкруг дома, всё одно делать нечего.
А когда был с обратной стороны, где сад, из окна вдруг окликнула Василиса.
– Илюша! Я хотела тебя искать!
Вид у неё был задумчивый. Или даже растерянный. Неважно – ему нравилось на неё всякую глядеть.
