Том Шервуд - Серые братья
Тот взял и вслух бегло прочёл:
– «Инквизиция везде и всегда преследует только свои интересы. В мире сложилось так, что на очень маленькое число богачей приходится огромное число бедных. Но, если обратиться к тем, на ком остановила свой смертельный взгляд инквизиция, мы увидим совершенно обратное: среди обвиняемых очень мало бедняков и, напротив, огромное число людей состоятельных. Деньги – вот истинная цель трибуналов, а вовсе не борьба за Веру и Справедливость. Посмотрите, как много обвинено в колдовстве и сожжено красивых женщин – только потому, что их красотой преступно и тайно наслаждаются инквизиторы. Прошло несколько веков, и вот – во всей Европе не встретишь красивого женского лица! Заметьте: в Испании и Португалии почти нет процессов над ведьмами. Что же, там ведьмы отсутствуют? Почему? Вода там иная? Или там воздух иной? Нет. Просто там иной интерес у святой инквизиции. Там она занята преследованием богатых иудеев и мавров, пусть даже и перешедших в христианскую веру»…
Гуфий перестал читать, суетливо свернул трубкой лист и, не зная, что с ним делать, стал бегать взглядом по стенам приёмной.
– Откуда… Где ты это взял, брат Вениамин? – наконец спросил он.
– В протоколах. Кто этот обвиняемый и где он находится?
– Он… Он был до недавних пор в тайном узилище, но сейчас брат Иероним его перевёл в камеру-клетку. Это секретный узник, и все протоколы его допросов находятся у главы трибунала, а не в архиве, и про него запрещено говорить и произносить его имя.
– Мне нужно видеть его.
– Невозможно. И Сальвадоре Вадар запретил, и Иероним, уезжая, выставил возле входа в новую тюрьму круглосуточную охрану.
– Мне нужны все остальные протоколы его допросов.
– Но они… там. В кабинете. Который заперт. Вернётся Иероним – только тогда. Ключи – лишь у него и у Вадара…
– Вот как, – ответил, задумавшись, хмурый аббат. – А чьи приказания выполняют жители города?
– Того, кто несёт инквизиторский жезл.
– А где сейчас этот жезл?
– Так ведь там же, в кабинете Вадара. Который заперт…
– Это я уже слышал. Вот что, брат Гуфий. Ты помнишь, что я – официальный заместитель главы трибунала?
– О да, конечно, – склонился в низком поклоне Гуфий.
– И ты подчиняешься мне?
– Несомненно…
– Тогда слушай распоряжение. Я намерен инспектировать кандалы у заключённых и запоры на дверях камер.
– Кроме новой тюрьмы? – торопливо подсказал Гуфий.
– Кроме новой тюрьмы. Найди и приведи сюда кузнеца.
– Слушаюсь, брат Вениамин.
Гуфий торопливо ушёл, кляня себя за то, что попал меж двух огней, и так же торопливо вернулся. Вместе с ним пришёл бледный от страха кузнец.
– Вот, – отдуваясь, толкнул кузнеца Гуфий, – заместитель главы трибунала аббат Солейль.
Кузнец, громыхнув мешком с инструментами, повалился на колени и склонился, коснувшись лбом пола.
– Гуфий, – сказал аббат, – мне ещё нужен часовщик.
– Часовщик? – недоумевающе переспросил Гуфий.
– Да. Отыщи в городе часовщика и тоже приведи его сюда.
Гуфий, склонившись ушёл. Аббат, выждав время, подошёл к кузнецу, тронул его за плечо. Помог встать.
– Я, – сказал он как можно беззаботнее, – потерял ключ от своего кабинета. Ты своими инструментами сможешь открыть?
Кузнец, поняв, что его привели сюда не по обвинению в ереси, тяжело задышал, незаметно и быстро перекрестился. Торопливо подошёл к двери, посмотрел.
– Если, – уверенно сказал он, – аккуратно, без следов – то за полчаса. Если грубо – то за минуту, но тогда замок нужно будет менять.
– Давай грубо. Времени нет.
Через минуту, отложив в сторону молоток и кованную клешню, кузнец распахнул дверь.
– Подожди меня здесь, – сказал аббат и вошёл в кабинет.
Он прошёл к столу, сел в высокое кресло. Вытянул из стола ящик, второй. Нашёл, наконец, то, что искал. Поднял в руке и как бы взвесил в воздухе тонкий инквизиторский жезл.
В том же ящике лежало несвёрнутое письмо, и аббат машинально всмотрелся: «Событие ужасное, говорить о котором отказывается язык…»
– Вот, значит, как, – задумчиво произнёс аббат. И добавил: – Значит, до завтрашнего вечера?
Он решительно встал, вышел из кабинета и приказал кузнецу поменять замок. Сам же торопливо покинул здание трибунала и вышел в город.
В своей объявленной войне безумного одиночки против великой, занявшей полмира «святой» инквизиции он воспользовался её же гнусной силой. Придя в торговую лавку суконщика, он, вытянув жезл, потребовал весь имеющийся в наличии чёрный шёлк. Потом переправил шёлк к нескольким портным и распорядился шить инквизиторские балахоны. Затем, зайдя в дом к одному из «родственников», приказал собрать десятка два человек. Когда светские помощники инквизиции собрались, он, подняв жезл, сообщил им, что готовится побег нескольких еретиков из тюрьмы трибунала. Нарядил «родственников» в инквизиторские одежды, вооружил их отобранными в магистратском цейхгаузе алебардами и привёл в трибунал.
– Ни с кем не разговаривать, – приказал он своим новобранцам, облачённым в чёрные балахоны, – поскольку здесь открыта измена. Слушаться только меня.
И выставил перед сверкающими в косых прорезях балахонов глазами папскую буллу о своём назначении заместителем главы трибунала.
– Теперь вы знаете, – сказал он, скручивая бумагу, – что я не просто носитель жезла. И в моей власти будет решать – кого из вас наградить, а кого исключить из числа «родственников».
И двинул армию к новой тюрьме.
Он разоружил и связал поставленную Иеронимом охрану. Вызвал бледного, шатающегося от ужаса Гуфия и приказал принести все дела на всех заключённых. И ещё – потребовал назвать имя секретного узника.
– Его зовут Глем, – клацая зубами, выговорил Гуфий.
– Достаньте из клеток всех, – распорядился аббат, – и приведите мне Глема.
Он не поверил своим глазам – так высок был старик, так длинны были кости его рук и ног. Однако, изумление тотчас сменилось болью и состраданием. Всё тело у старика было покрыто алыми язвами, источающими желтоватую жидкость, которая появляется при сильных ожогах.
– Что это? – спросил потрясённый Вениамин.
– Люпус, – ответил старик, – приказал облить меня водой, а потом засыпать свежей известью. Я медленно горю, и уже почти весь сгорел.
– Но зачем?!
– Ему было интересно, настолько ли я сильный лекарь, что смогу вылечить себя, лишённого кожи.
– Немедленно принесите елейного масла! – крикнул аббат, и двое или трое «родственников» с готовностью бросились исполнять.
– Не нужно этого ничего, – махнул, словно огромным крылом, длиннопалою кистью старик. – Мне остались часы, Вениамин, или даже минуты. Ты успел – это главное.
