Олеся Луконина - Чёрная маркиза
— С ке-ем? — изумлённо заморгал Дидье, а Моран хитро улыбнулся:
— У нас теперь тут бродячий театр, Ди, а ты опоздал на представление!
Грир с досадой махнул рукой на обоих сорванцов, а когда за ними наконец захлопнулась дверь, снова опустился на стул, напряжённо размышляя.
Комендант крепости, в которой держали близнецов, — крепости, с моря почти неприступной, — был чертовски предусмотрительным гадом, отменно блюл свои уставы и не впустил бы в свой крохотный гарнизон ни одной живой души просто так.
Кроме того, все на Карибах знали, что зануда-комендант неподкупен.
Лишь хорошенькая да бойкая девица смогла бы растопить его оледеневшее сердце — опыт подсказывал Гриру, что как раз такие вот одинокие и праведные бирюки более всего беззащитны пред женскими чарами.
Но выручить Лукаса и Марка было прямой обязанностью их капитана.
Грир подумал о том, что эта дилемма вовсе не являлась неразрешимой, и озорно улыбнулся.
* * *Ввечеру все актёрки — Фиона, Лола и Колетт — собрались в капитанской каюте и, затаив дыхание, наблюдали за тем, как старый Арно, кряхтя, внес туда дубовый сундук и эффектным жестом откинул лязгнувшую крышку. А потом запустил туда обе руки, небрежно вышвыривая прямо на потёртый аравийский ковёр сладко пахнущий жасмином и розовой водой, шелковый, кружевной, атласный ворох.
Моран невольно присвистнул, Дидье протяжно застонал, а девицы радостно взвизгнули.
— Ты что вытворяешь, старый ты осёл? — обрушилась на Арно Фиона и даже ногой притопнула. — Это тебе не какие-нибудь драные фуфайки да шаровары! Это мой парижский гардероб!
Увидев страдальчески вытянувшуюся физиономию Дидье, Моран бессердечно протянул:
— Видишь, как тебе повезло, Ди? Парижский гардероб!
И он значительно воздел палец к потолку.
Дидье бешено полыхнул на него глазами, раскрыл рот, явно собираясь виртуозно его покрыть, но покосился на актрис и лишь молча стиснул зубы.
— Ох ты ж сладенький, — сквозь смех вымолвила Фиона, окидывая его пристальным взором. — Да я прощу тебя, клянусь Мадонной, даже если ты в клочья изорвёшь все мои парижские чулки и панталоны! Хотя я предпочла бы, чтоб ты порвал их… — она вкрадчиво понизила голос, — снимая их с меня…
Грир вздёрнул бровь и устало переглянулся с Мораном.
Сия пылкая тирада их ничуть не удивила — они давно привыкли к тому, что в любом месте, где находилась хоть одна бабёнка — будь то хозяйка судна, трактирщица или трактирная шлюшка, — заинтересованный взор её непременно задерживался на Дидье Бланшаре.
На его вечно улыбающейся открытой физиономии и щедром теле в неизменных обносках.
— Я что-нибудь оставлю целым и невредимым как раз для этого, мадам, клянусь! — с ответным пылом заверил Фиону Дидье и наклонился над разбросанным барахлом, намереваясь сгрести его с ковра.
Фиона цепко ухватила его за запястье:
— Э-э, нет, сладенький, я должна сама сначала отобрать то, что тебе подойдёт! — Она выпятила полную нижнюю губку и деловито прищурилась. — Чулочки — белый шёлк и кружево, нижние юбки — белый шёлк и атлас, платье — бирюза, чтоб оттенить твои глазки… — Она обошла Дидье кругом, раздумчиво покачивая головой, а потом хозяйским жестом погладила его по щеке. — Щёчки у тебя нежные, как бархат, и это хорошо. А теперь покажи-ка мне свои лапки, сладенький.
Грир досадливо решил, что на месте парня он бы уже от души шлёпнул Фиону по мягкому месту за такое унизительное сюсюканье. Но Дидье, хоть и залился румянцем от эдаких речений, всё равно пресерьёзно протянул ей обе руки ладонями вверх, улыбаясь уголком губ. И капитан «Разящего» вдруг понял, что женщине — любой женщине — Дидье Бланшар терпеливо позволит тешиться собой как ей будет угодно.
Потому что это женщина — священное для него существо.
«Вот они и липнут к нему, эти сучки», — мрачно подумал Грир.
Фиона тем временем придирчиво осмотрела ладони Дидье, загрубевшие от постоянной работы, но достаточно узкие. А потом воззрилась на его босые ноги и наклонилась, бесцеремонно задрав ему штанину и проведя пальцем от его колена до щиколотки.
— Чулочки прильнут к тебе, как вторая кожа, сладенький. И нижние юбочки будут так славно шуршать, скользя по ним, — бархатно проворковала она.
Актрисы весело захихикали, подталкивая друг друга локотками, Моран испустил тяжкий вздох, а Грир еле удержался от того, чтобы самолично не отшлёпать наглую чертовку.
А Дидье вскинул брови под направленными на него взглядами шести пар глаз, запрокинул русую голову и от души расхохотался:
— Mon Dieu, мадам, какие чулочки, какие юбочки?.. Вы лучше скажите, где я возьму сиськи!
Лола и Колетт зачирикали, как стайка вспугнутых воробьёв, а Фиона вновь покачала головой:
— То есть другие отличия тебя не волнуют, сладенький? А зря. Необходимо учесть все мелочи, чтобы ничего не упустить. Например, — продолжала она тоном заправского ментора, — мужские запястья гораздо шире женских, и хотя твоя рука достаточно изящна, сладенький, их придётся маскировать манжетами. Шейку тебе мы украсим бархоткой, которая прикроет кадык… ну а что касается груди…
Она снова сделала длинную паузу, мастерски удерживая внимание зрителей, и наконец торжественно извлекла со дна сундука на свет Божий странную конструкцию, обтянутую белым атласом, с рюшами и оборками.
— Это вам палач одолжил, мадам? — ехидно осведомился Моран, и актрисы опять залились звонким смехом.
— Поскольку у нас в труппе были времена, когда женские роли приходилось играть мужчинам, — отчеканила Фиона, укоризненно сдвинув брови, — у нас имеется особый корсет с подкладками, создающий видимость бюста.
И она аккуратно встряхнула громко зашуршавшую конструкцию.
Моран демонстративно поёжился, а Дидье почесал в затылке и хмыкнул:
— Touche! Давайте сюда вашу адову амуницию, мадам.
Грир едва не присвистнул. Похоже было, что мальчишке начало нравиться то, что сперва казалось самым ужасным из кошмаров!
А Дидье, на миг прикусив обветренные губы, невинным голосом поинтересовался:
— Вы мне поможете одеться, мадам?
И тут же осёкся, встретившись взглядом с Гриром.
На миг он опустил встрёпанную голову, а когда поднял, озорные его глаза стали совершенно серьёзными.
— Vertudieu, я идиот, — воскликнул он сокрушённо. — Меня и вправду драть надо, кэп. Мои друзья гниют в поганой тюряге, а я… резвлюсь тут, будто дитя малое с кубарем! Прости.
Грир подумал, что на малое дитя Дидье Бланшар вовсе не был похож. Но вслух сухо сказал:
— Хватит каяться, не на исповеди небось. Вон ширма. Иди и загуби парижские чулочки мадам Фионы, garcon.
