Майкл Айснер - Крестоносец
Джованни учредил уголовный кодекс — запрещались воровство, насилие, убийства. В зависимости от тяжести преступления нарушители подвергались суровому наказанию, вплоть до отсечения пальцев, рук и даже смертной казни.
После того как венецианцы взяли тюрьму под контроль, здесь произошло лишь одно убийство. Турок убил германца в споре за еду. Публичный суд состоялся близ родника, каждая группа принесла с собой факел. Обвиняемый стоял на каменном возвышении в окружении стражников, которых венецианцы выбрали из разных группировок.
Турок утверждал, что его жертва пыталась украсть пойманную им змею. Выслушав признание турка и переведя его на разные языки, заключенные обратили взгляды на Джованни, который взошел на платформу и встал напротив обвиняемого.
— Смерть через повешение, — провозгласил он.
Один из венецианцев тут же стал карабкаться по скалистой стене с обмотанной вокруг плеча веревкой. Поднявшись не очень высоко, он накинул петлю на каменный выступ в стене, а свободный конец веревки сбросил на землю. На этом конце тоже сделали петлю, один из стражников надел ее на шею осужденного и столкнул турка с возвышения.
Очевидно, веревка была закручена. Тело турка завертелось в воздухе и несколько раз ударилось о каменную стену. Он отчаянно дрыгал ногами, пытаясь найти опору, наконец эти рывки прекратились, и тело лишь слегка покачивалось. Языки пламени отражались во влажных камнях. Тишину в подземелье нарушало лишь журчание родника.
Веревку удалось добыть несколькими неделями раньше у одного из стражей. После того как стражники сбросили в темницу объедки, Джованни и другие заключенные выстроились в очередь в надежде обменять драгоценный камень или кусок ценного металла на еду. Когда настала очередь Джованни, он положил в ведро золотой кубок: один из венецианцев нашел его, когда рыл яму для отхожего места. Накануне Джованни показал кубок нам — на нем была надпись на латыни: «Житель Рима, житель мира».
Пока стражники рассматривали необычный предмет, Джованни переговаривался с ними по-арабски. Позже он пересказал нам этот разговор.
— Пять одеял, — сказал Джованни.
Сначала стражники рассмеялись, удивляясь его наглости.
— Получишь то, что тебе дадут, — крикнул вниз один из них, — если мы решим оставить тебя в живых.
— Мы нашли и другие сокровища, — крикнул им в ответ Джованни. — И будем искать еще. Если вы захотите.
Смех прекратился. Стражники продолжали изучать кубок, переговариваясь между собой.
В конце концов, они дали Джованни два одеяла и веревку, на которой потом повесили германца. Хотя Джованни и получил меньше, чем просил, ему удалось основать новый вид торговли в этой тюрьме, и вскоре венецианцы сумели получить много других весьма полезных предметов — чашки, одежду, обувь, небольшие ножи и даже кремень для разжигания огня и масло для факела.
— Если постараться, я смог бы провести ночь с дочерью султана, — сказал Джованни.
На многие предметы, полученные от неверных, венецианцы выменивали золото, серебро и драгоценные камни у других заключенных. Затем все повторялось: выменянное уходило стражникам. В надежде приобрести что-нибудь у самих охранников, а не у венецианцев остальные группы заключенных принялись с большим рвением раскапывать старый дворец в поисках сокровищ.
Если я не спал или не охотился на грызунов, то копал землю руками и ссыпал ее в кучу у входа в наше укрытие. Мы неделями просеивали грязь, чтобы найти что-нибудь ценное — маленькие кусочки золота или серебра. Позже Саламаджо обнаружил статуэтку, украшенную рубинами, — то ли это была Дева Мария, то ли какой-то языческий идол.
Однако наши отношения со стражниками не были такими отлаженными, как у Джованни и его венецианцев. Никто из нас не говорил по-арабски, поэтому, чтобы не испытывать судьбу, торгуясь с неверными, мы обменивали наши находки у Джованни и венецианцев на предметы, полученные ими от мусульман. Обмен происходил во время ежемесячных визитов Джованни — как и прежде, его посещения не обходились без историй из его моряцкой жизни. Вскоре он вообще перестал взимать с нас налог.
Когда наступила зима, мы находились в тюрьме уже семь месяцев. Джованни говорил, что то были самые холодные три месяца, которые он пережил в Леванте. Правда, земля не покрылась инеем, а родник не замерз, но леденящая сырость, казалось, пробирала меня до самых костей. Когда я пил ледяную воду, у меня начинало ломить в висках.
Несмотря на то, что холода грянули внезапно, мы были хорошо подготовлены к наступлению зимы. Всю осень мы выменивали у венецианцев теплую одежду, одеяла, обувь, но главное — у нас накопилось достаточно дров, чтобы разжечь костер в особенно холодные дни. Мы надели всю одежду, какая у нас была.
С едой дело обстояло хуже. Обменивать было почти нечего. Мы больше не копали землю в поисках сокровищ — она стала слишком твердой. Кроме того, Саламаджо настаивал на том, чтобы сохранить лучшую часть мозаики на потом. Мы все время охотились, а от турков переняли искусство ставить ловушки на грызунов, используя в качестве приманки крошки еды. Однако основной пищей нам служили тараканы: они наползали в пещеру из всех щелей и явно чувствовали себя среди узников как дома, по крайней мере, пока не оказывались у кого-то из них во рту.
Андре в конце зимы заболел. Дизентерия коснулась каждого из нас, но его болезнь длилась особенно долго. Несколько недель все, что он съедал и выпивал, просто не удерживалось в желудке. Он лежал на земле, то обливаясь потом, то дрожа, а иногда его мучили жар и холод одновременно. Однако он ни разу не пожаловался.
Саламаджо сказал, что Андре поправится.
— Твой кузен сильный, — говорил он. — Не теряй веры, Франциско.
— Веры во что, старик? — спрашивал я.
И все же Саламаджо оказался прав. Постепенно Андре оправился — он сильно исхудал, но выжил.
Эту зиму мы впервые увидели, как выкупают заключенных; Я стоял у родника, набирая в чашку воды, чтобы отнести Андре, когда неожиданно распахнулся люк — хотя стражники кормили нас всего несколько часов назад. Обычно все бросались на свет в ожидании еды. На этот раз никто не появился под люком. Все замерли, все разговоры смолкли.
— Мишель Жильбер, — крикнул вниз стражник.
Я увидел, как кто-то движется в темноте: это француз осторожно шел к источнику света. Он остановился в паре футов от меня.
— Я Мишель Жильбер, — произнес он еле слышно.
— Мишель, — произнес человек, перегнувшись через край люка, — я Луи из Тулузы, преданный вассал твоего отца. Он послал меня в Алеппо, чтобы внести за тебя выкуп.
Стражники спустили веревку с толстым узлом на конце. Когда веревка коснулась земли, француз схватил ее и встал на узел. По его грязным щекам потекли слезы.
