Дарья Плещеева - Операция «Аврора»
Навстречу вышел мужчина с неимоверной высоты лбом и фантастической величины усами. Денис узнал Федора Александровича Головина.
— Добрый день, — сказал Головин. — Вы сдержали слово, это хорошо. Здравствуйте, Саша Петр!
Это относилось к Шапиро. Однако анархист ответил не сразу. Он разглядывал обстановку, всем видом показывая: дайте мне волю, и я всю эту мелкобуржуазную роскошь вытащу во двор и сожгу во имя светлого будущего!
— Получайте, с доставкой на дом. — Давыдов указал на Шапиро. — Еще раз приношу извинения за тот инцидент.
— Гольдовский все объяснил. Но с господином Балавинским вам пока лучше не встречаться.
— Постараюсь.
— Садитесь, Денис Николаевич. Поговорим о ваших возможностях и наших желаниях…
— А потом? — вдруг спросил Шапиро.
— Что — потом?
— Потом его куда?
Шапиро указал пальцем на Давыдова.
— О чем это вы, Саша Петр?
— Его выпускать нельзя. Пойдем, поговорим. А этого — не выпускать, понятно?
— Понятно, — сразу согласился Головин. — Посидите пока тут, господин Давыдов, а мы переговорим. Уходить не советую…
Проверять эту возможность Давыдов не стал. Ему вынесли из кабинета стопку книг, чтобы не скучал. Он выбрал коричневый томик сочинений господина Ростана в переводе госпожи Щепкиной-Куперник. Его сразу заинтересовали торчащие меж страниц бумажные закладки. Оказалось, кто-то в этом доме с увлечением читал стихотворную пьесу «Орленок» — о сыне Наполеона Бонапарта и о романтичных заговорщиках, которые хотели вернуть ему отцовский трон. Пока Давыдов с увлечением искал параллели с российской действительностью, разговор в кабинете завершился; Головин, Шапиро и толстый смуглый господин, которого Денис видел на совещании у Балавинского, вышли.
— Нет, другого пути нет, — сказал Шапиро, отвечая на неизвестный Давыдову вопрос. — Сколько можно повторять?! Что, кроме террора?! Ничто другое их не проймет! Только террор, только страх! Как во времена французской революции!
Он вздернул подбородок и замер с приоткрытым ртом — ни дать ни взять, санкюлот, идущий штурмовать Бастилию.
— Савелий! — крикнул Головин. — Поезжай с этим господином в больницу к Маргулису!
— Сейчас!.. — отозвался бас из глубины квартиры.
— А вы, господин Давыдов, пока поживете здесь.
— Не возражаю, если это нужно для дела, — сказал Денис.
— Именно что для дела. У вас есть фрак?
— Есть. В Питере.
На самом деле, давыдовский фрак висел в шкафу у Барсукова, но подставлять доброго приятеля Давыдов не хотел.
— Выпускать его нельзя, — сказал Шапиро. Головин кивнул. — Его нужно готовить для дела. Для дела! — И глаза анархиста вспыхнули неземным восторгом.
Тут вбежал Гольдовский.
— Вот ты где! — воскликнул он.
— А где же мне еще быть? — удивился Денис. — Я все сделал по твоим указаниям, нас доставили сюда. И здесь я теперь буду жить. Ну-ка, подойди, встань ко мне спиной…
Давыдов и сам встал спиной к Гольдовскому.
— Посмотрите, Федор Александрович, мы с ним точно одного роста?
— Вроде бы да.
— Так пусть Олег привезет мне свой фрак. Думаю, будет впору. И купит все необходимое, включая лакированные штиблеты. Они тоже остались в Петербурге.
Давыдов откровенно развлекался, беря власть в свои руки, но превращать боевое задание в комедию все же не стал. Шапиро очень уж косо на него поглядывал. Потом анархист уехал по своим загадочным террористским делам, а Давыдова отвели в комнатушку, откуда временно выселили прислугу. Очевидно, желали этим сказать: здесь тебе не гостиничный номер, здесь — тюремная камера! И просидел он в этой комнатушке двое суток, читая книжки и порой развлекаясь крестословицами. Письменных принадлежностей ему не дали, так что крестословицы Денис решал в уме, тренируя память.
Это были не лучшие часы в его жизни. Заноза, о которой говорил Нарсежак, рассасывалась медленно и болезненно, в голове рождались самые нелепые мысли. Однажды Давыдов даже спросил себя: «Что, черт побери, я делал не так?!» Ответа он, понятно, не получил.
В комнатушке было небольшое узкое окно. Оно выходило во двор. Время от времени Денис поглядывал, что там делается. Однажды даже выругался: отчаянный Нарсежак, переодевшись кучером, заехал во двор на телеге, груженой какими-то бочками, и затеял ругань с дворником. Сбежались все соседи. Нетрудно было догадаться — в это время двором прошли или агенты ОСВАГ, или «совята», или даже полицейские агенты, рассредоточились, изучили местность.
Зато потом он заметил Гольдовского, что-то внушающего двум мужикам с пилой. После внушения они перетащили козлы с досками поближе к воротам. Масоны, видно, всерьез взялись охранять головинское жилье, Давыдов понял: что-то готовится, что-то назревает.
* * *На третий день его заточения в обычно тихой квартире началась суета. В комнаты впустили прислугу. Головин требовал прибраться как можно скорее.
В конурку к Давыдову заглянул Гольдовский. Был он возбужден и, кажется, беспредельно счастлив.
— Ну, слава те Господи, начинается! Денис, что ты разлегся? Обувайся, повязывай галстук! У нас такой гость! После того случая он на нас злился, думали: пошлет ко всем чертям, но вот ведь приехал!
— Что за персона?
— Английский консул!
— A-а… Но, знаешь, Олег, это даже странно. Чтобы консул заехал сюда, к вам, после того переполоха, который я устроил?
— Ты не представляешь, сколько мы поставили охраны!
Денис подумал: если масоны основательно усилили охрану дома, то его агенты, полицейские и «совята» наверняка обратят на такие маневры внимание и примут ответные меры. Лишь бы только Нарсежак не полез на соседскую крышу с фотокамерой, с него станется…
Гольдовский привел Давыдова в гостиную. Там уже были расставлены стулья для участников очередного совещания.
Прибыли масоны. Тот толстый и смуглый господин, чью фамилию непременно надо узнать, Половцев и Чхеидзе. Они демонстративно делали вид, что не узнают Давыдова. Вышел Головин, поздоровался, встал у окна. Видно было, что он очень взволнован. Масоны, люди практические, завели тихий разговор о биржевых котировках.
— Приехали, — сказал Головин. И все, как по команде, встали. Хотя прошло минут пять, не меньше, прежде чем в гостиную вошли консул Ходжсон, его молодой секретарь и Шапиро.
Ходжсон и секретарь были одеты очень просто — на улице Денис принял бы их за счетоводов из небогатой конторы. У секретаря был при себе чемоданчик наподобие дамского дорожного несессера. Он поставил этот чемоданчик на подоконник и все время на него поглядывал, словно боялся воров.
