Изгнанник. Каприз Олмейера - Конрад Джозеф

В нетерпении свернув с тропинки, она побежала к жилищу Олмейера по подлеску между пальмами, вынырнула из леса со стороны заднего двора, где от реки ответвлялась небольшая протока, полная стоячей воды и отделявшая владения Олмейера от остального поселка. Густые кусты на ее берегу скрывали от глаз Тамины большой двор с кухней. Над ним стояли узкие столбы дыма, а гул чужих голосов откуда-то издали подсказал ей, что военные моряки уже высадились и расположились между протокой и домом. Слева от Тамины одна из молоденьких рабынь Олмейера, нагнувшись над сверкающей водой, мыла котелок. Справа торчащие из кустов верхушки банановых пальм тряслись и раскачивались – невидимые отсюда руки собирали плоды. На тихой воде несколько лодок, пришвартованных к толстому столбу, столпились, почти перегородив протоку у места, где стояла Тамина. Голоса во дворе иногда взрывались криками и смехом, а потом стихали, чтобы снова смениться гомоном. То тут, то там тонкий синеватый дымок становился гуще и чернее и волной перелетал через протоку, окутывая Тамину удушливым облаком. Затем, когда в костер подкидывали свежих дров, дым таял в солнечном воздухе, и от очага с подветренной стороны разносился лишь легкий древесный аромат.

Тамина поставила поднос на пень и застыла, глядя на дом, крыша и беленые стены которого возвышались над кустами. Рабыня домыла котелок и, с любопытством поглядев на нее, отправилась обратно сквозь густые заросли. Оставшись в одиночестве, Тамина бросилась на землю и закрыла лицо руками. Нина так близко, а у нее не хватает храбрости ее увидеть. Когда со двора доносились голоса, она вздрагивала, боясь расслышать среди них Нинин. В конце концов, Тамина решила остаться тут до вечера, а в темноте отправиться прямо туда, где прячется Дэйн. Со своего места она могла видеть передвижения белых, Нины, всех друзей и врагов Дэйна. И тех и других она ненавидела одинаково, ведь и те и другие собирались увезти Дэйна туда, где Тамина никогда его не найдет. Она спряталась в высокой траве и с замиранием сердца стала ждать заката солнца, которое, как назло, никак не хотело садиться.

На том берегу, за кустами, у ярких костров, матросы с фрегата стали лагерем, пользуясь гостеприимством Олмейера. Сам он, очнувшись от апатии под нажимом Нины, которая теребила и подбадривала его, сумел вовремя спуститься к пристани и встретить офицеров, когда те пристали к берегу. Командовавший ими лейтенант принял приглашение, заметив, что у них в любом случае есть к Олмейеру вопросы, которые ему, скорее всего, не понравятся. Но тот его почти не слышал. Рассеянно пожал всем руки и пригласил в дом. По дороге несколько раз забывал про то, что уже вежливо поприветствовал прибывших, и повторял приветствия снова и снова, стараясь держаться запросто. Возбуждение хозяина не укрылось от глаз моряков, и командир вполголоса поделился с помощником своими сомнениями в его трезвости. Совсем юный младший лейтенант фыркнул и шепотом выразил надежду, что Олмейер не настольно пьян, чтобы не предложить и им прохладиться.

– Во всяком случае, опасным старикан не кажется, – добавил он, шагая по ступеням лестницы на веранду.

– Нет, я слышал о нем. Он скорее простофиля, чем мошенник, – отозвался командир.

Все уселись вокруг стола. Олмейер трясущимися руками мешал коктейли для гостей, не забывая и о себе, и с каждым глотком чувствовал, как становится сильнее, увереннее и уже почти готов встретить все грядущие трудности. Не зная о судьбе брига, он не подозревал об истинной причине появления военных. В общем и целом догадывался, конечно, про утечку информации о торговле порохом, но полагал, что в итоге все сведется к мелким неприятностям. Он осушил стакан и повел непринужденную беседу, откинувшись в кресле и небрежно перебросив ногу через подлокотник. Лейтенант, с тлеющей сигарой в уголке рта оседлав стул, слушал Олмейера, скрывая усмешку в клубах дыма, вырывавшихся из сжатых губ. Младший лейтенант, поставив локти на стол и подперев голову руками, сонно таращился на них, размягченный выпивкой и усталостью. А Олмейер не унимался:

– Как приятно видеть белые лица! Много лет торчу тут в одиночестве. Малайцы, сами знаете, не компания для европейца, они не просто нас не понимают – они нас не любят. Страшные негодяи. Подозреваю, я – единственный белый, постоянно живущий на восточном побережье. Иногда к нам наезжают из Макасара или Сингапура – торговцы, агенты, исследователи, – но очень редко. Около года назад побывал ученый. Жил у меня в доме, пил с утра до вечера. Несколько месяцев развлекался напропалую. Как все выпил – так и уехал в Батавию с отчетом о том, что остров, мол, богат минералами. Ха-ха-ха! Неплохо, да?

Он вдруг осекся и уставился на гостей бессмысленным взглядом. Смех его увял, он вспомнил, что Дэйн погиб, планы рухнули, надеждам конец. Сердце у Олмейера упало, на него накатила тошнотворная слабость.

– Да уж, неплохо! – согласились оба офицера.

Олмейер стряхнул уныние и снова ударился в разговоры:

– Да, а как насчет обеда? С вами кок? Отлично. На заднем дворе есть кухня. Я могу предложить вам гуся. Видели моих гусей? Наверное, единственные на восточном побережье. Это кок? Китаец? Замечательно. Али, покажи ему кухню и попроси миссис Олмейер освободить место. Жена моя, господа, не выходит к гостям. Дочь может. Выпейте еще. Сегодня жарко.

Лейтенант вытащил изо рта сигару, критически осмотрел столбик пепла, стряхнул его и повернулся к Олмейеру.

– Вообще-то мы к вам с неприятным разговором, – уточнил он.

– Жаль, – отозвался тот. – Но я уверен, что это какие-нибудь мелочи.

– Ну, если вы считаете, что попытка взорвать не менее сорока человек – это мелочи, вам трудно будет найти единомышленников, – сухо ответствовал офицер.

– Взорвать? Как? Я ничего об этом не слышал! – воскликнул Олмейер. – Кто же это сделал или пытался сделать?

– Человек, с которым вы вели дела, – ответил лейтенант. – Он известен здесь под именем Дэйна Марулы. Вы снабдили его порохом, который мы и нашли на бриге, взятом нами в плен.

– Откуда вы знаете про бриг? – удивился Олмейер. – И не снабжал я никого порохом.

– Здешний арабский торговец доложил в Батавию о ваших махинациях несколько месяцев назад. Мы ждали бриг со стороны моря, но он проскочил мимо нас устьем реки, и пришлось гнаться за ним, пока он уходил к югу. Когда нас заметили с брига, он ушел в рифы и встал там на якорь. Команда пересела в шлюпки до того, как мы успели до него добраться. Когда наши лодки добрались до судна, раздался страшный взрыв, одна из шлюпок, оказавшаяся слишком близко, перевернулась. Два человека утонули – вот результат ваших спекуляций, мистер Олмейер. Так что мы преследуем Дэйна и у нас есть серьезные основания полагать, что он прячется в Самбире. Вы знаете, где именно? Вам стоит всячески содействовать властям и начать с того, чтобы отвечать предельно честно. Где сейчас Дэйн?

Олмейер встал и подошел к перилам. Казалось, он не обратил внимания на вопросы офицера. Он смотрел на закостеневший труп, лежавший под белой простыней прямо на солнце, которое клонилось на запад, отливая краснотой. Лейтенант ждал ответа, попыхивая сигарой. За их спинами Али бесшумно накрывал на стол, торжественно раскладывая разномастные облезлые приборы – оловянные ложки, вилки с отломанными зубцами, ножи с зазубренными лезвиями и разболтанными ручками. Он почти забыл, как сервировать стол для белых, и обижался, что мэм Нина не стала ему помогать. Отступив на шаг, он с гордостью полюбовался на свою работу. Вроде бы все правильно, а если потом хозяин будет злиться и ругаться, тем хуже для мэм Нины. Что ж она не помогла? И Али отправился за едой.

– Итак, мистер Олмейер, ответите ли вы на мой вопрос так же прямо, как он был задан? – спросил лейтенант после долгой паузы.

Олмейер повернулся и внимательно уставился на собеседника.

– Если вы поймаете Дэйна, что ему грозит?

– Это не ответ! – вспыхнул офицер.

– И что грозит мне? – продолжал Олмейер, не обращая внимания на его злость.