Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
Мишель и обе дамы пошли за ним.
Пройдя двор, они направились к крыльцу, на каждой ступени которого стоял слуга, вооруженный факелом, распространявшим яркий свет.
Взойдя на крыльцо, привратник поклонился со знаками глубокого уважения человеку лет пятидесяти, в черном платье, лицо которого было бледно, черты изящны, хотя поблекли, и выражение которых имело что-то мрачное и печальное.
— Гонимые братья просят убежища, — сказал привратник почти шепотом.
Незнакомец знаком удалил привратника, который ушел, пятясь задом, потом любезно поклонился Мишелю и его двум спутницам, по-видимому, не примечая, как жалка и бедна их одежда.
— Добро пожаловать в мое бедное жилище, братья, — сказал он. — Вы будете в безопасности, надеюсь, во все время, пока вам будет угодно оставаться здесь.
— Благодарю вас, почтенный брат, — ответил Мишель, подражая фразеологии хозяина, — мы вам благодарны за ваше любезное гостеприимство, но мы принуждены оставить этот дом завтра на восходе солнца.
— Пусть будет как вы пожелаете, братья. Пожалуйте за мною, прежде чем сядете за закуску, приготовленную для вас. Я хочу представить вас другим братьям, удостаивающим мое жилище в эту минуту своим присутствием.
Незнакомец повел их в обширную гостиную, меблированную со строгой роскошью, где находилось восемь человек.
При виде одного из них, стоявшего в нескольких шагах позади них, Мишелю понадобилось все его самообладание, чтобы удержаться от крика удивления, почти испуга.
Он узнал Поблеско, доверенного человека его отца, директора фабрики Гартмана в Альтенгейме.
Глава XVIII
Как Жейер был неприятно удивлен
После продолжительного разговора с Гартманом, Поблеско отправился в улицу Мерсьер, где, как мы сказали, у него была официальная квартира.
Он заперся в своей комнате и около трех часов приводил в порядок свои бумаги, сжег бесполезные или опасные, потом написал несколько писем, из которых одно было адресовано к Гартману и в котором он сообщал ему, что одно непредвиденное и очень важное для интересов фабрики дело принуждает его оставить Страсбург в тот же день, на сколько времени он определить не мог, но, наверно, не более недели. Он просил его не тревожиться его отсутствием, причины которого он объяснит ему по возвращении, и прощался с Гартманом, повторяя уверения в полной преданности ему и его семейству.
Когда все письма были запечатаны, Поблеско переоделся по-дорожному, зашил в кожаный пояс, который надел под платье, бумаги очень важные, без сомнения, сверток векселей на несколько банков, потом положил в чемодан белье, пару длинных шестиствольных револьверов, засунул в карманы панталон другую пару револьверов покороче, взял чемодан под мышку и вышел.
Первым его старанием было бросить на почту письмо, адресованное к Гартману, потом он направился большими шагами к каменному предместью, где у него была другая квартира, нанятая под именем Феликса Папена.
Он отпер дверь дома ключом, который он имел как жилец, и поднялся ощупью и на цыпочках к лестнице, которая вела в его скромную квартиру.
Дойдя до двери, вместо того, чтобы отворить, он постучался два раза слегка.
Без сомнения, его ждали, потому что дверь отворилась без малейшего шума и, как только он вошел, тотчас затворилась.
В комнате, в которую он вошел, находилась только самая необходимая мебель: железная кровать с тюфяком, ночной столик, умывальник, четыре соломенных стула и круглый стол орехового дерева.
Зеркало и четыре гравюры, представлявшие Наполеона, раненого при Регенснбурге, Ватерлооское сражение, возвращение с острова Эльбы и Наполеона на острове св. Елены; все это под стеклом висело на стене.
Комната эта освещалась окном, зеленоватое стекло которого было закрыто саржевыми занавесками, мешавшими взорам нескромных заглядывать в комнату.
Напротив окна находилась дверь, сообщавшаяся с небольшой комнатой.
На постели женщина, закутанная в плащ, крепко спала.
Дверь этой квартиры отворил человек, одетый барышником и не кто иной, как Мейер, которого альтенгеймские вольные стрелки так неловко выпустили из рук несколько дней тому назад.
Молча пожав друг другу руки, оба сели один против другого за стол, покрытый бумагами, и барышник, поставив подле себя лампу, поправив светильню и опустив абажур, сказал шепотом:
— Ну что?
— Все идет хорошо, — ответил тот таким же тоном. — Я видел Жейера утром; он кажется очень спокоен. Он поручил мне вам сказать, что не может вас принять, потому что подозревает, что дом его караулят. Впрочем, в полученных вами инструкциях нет никакой перемены.
— Хорошо. Итак, мы едем?
— При первой возможности, если на это согласна наша спутница. Кстати, вы знаете почему баронесса фон Штейнфельд так поспешно вернулась в Страсбург? И каким образом вместо того, чтоб остановиться в гостинице «Париж» , я нахожу ее спящей на этой кровати, в этой жалкой комнате, где она должна терпеть недостаток во всем?
— Вы меня спрашиваете о том, чего я сам не знаю, мой милый. Когда я приехал сюда два часа тому назад, она уже была здесь и спала, как видите; я не счел за нужное будить ее. Я предпочел дождаться вашего приезда, в убеждении, что все это разъяснится.
— Как это странно! — ответил Поблеско. — Что затеял этот хитрец Жейер и для чего он превратил эту квартиру в казармы?
— Я тоже этого не знаю, но, вероятно, он нам скажет.
— Как! Разве он придет сюда?
— Я даже думал, когда вы пришли, что это он. Он скоро должен быть. Уже очень поздно.
— Вы хотите сказать очень рано. Третий час утра.
— Неужели? Действительно, — прибавил он, смотря на часы, — я этого не предполагал.
В эту минуту слегка постучали в дверь.
— Вот, вероятно, и он, — сказал Мейер, отворяя дверь. Действительно, Жейер явился на пороге.
— Господа, — сказал он, — имею честь вам кланяться. Что нового?
— Ничего, сколько нам известно, — ответил Мейер, садясь опять на свое место, — мы, напротив, ждем подробностей от вас.
— Э! Э! — сказал Жейер смеясь. — Наша прелестная баронесса заснула. Должно быть, господа, ваш разговор был непривлекателен. Как! Я поручаю вам очаровательную женщину, а вы прозаически позволяете ей заснуть! Вы сделали преступление против любезности.
— Вовсе нет, — с живостью ответил Мейер. — Когда я пришел, баронесса спала; натурально, я не будил ее.
— Я ее разбужу, — продолжал банкир, делая движение, чтоб встать.
— Это бесполезно, любезный Жейер, — ответила баронесса, раскрыв глаза, — я не сплю. Несмотря на предосторожности, с какими вы вошли, я проснулась, когда вы пришли.
