Поль Феваль - Юность Лагардера
— Пли! — скомандовал виконт.
Кромешную тьму разорвали яркие вспышки. Раздались пронзительные вопли: несколько человек вылетело из седла. Остальные открыли ответный огонь. Пули свистели у виска графини… Она продолжала стрелять, вынимая один за другим пистолеты из ящика. Поглощенная схваткой, стараясь целиться точнее, она не заметила, как у правой дверцы молодая испанка, вздрогнув, повалилась на колени и затихла…
Внезапно она услышала знакомый голос, гремевший подобно боевой трубе:
— Лагардер! Лагардер!
Факельщики графини де Монборон, едва заслышав стрельбу, благоразумно отступили, справедливо полагая, что представляют собой отличную мишень. Поэтому схватка, проходившая в темноте, была довольно сумбурной. Гремели выстрелы, сверкали шпаги — не принося никому особого вреда. Варкур, Лагардер и люди графини Жанны с яростью нападали на сообщников Миртиль.
Те продержались не более десяти минут.
Вскоре бой прекратился, ибо сражаться было уже не с кем.
Подошедшие факельщики осветили три трупа. Дорога была усеяна большими пятнами крови…
В зеленой карете лежала Армель, усыпленная снотворным средством Злой Феи.
Миртиль спаслась бегством. Пользуясь суматохой, она вскочила на круп лошади за спину Марселя де Ремайя, а Жоэль де Жюган подхватил к себе ее мужа. Они галопом неслись в сторону Нанта, словно по пятам за ними гналась сама смерть…
Через полчаса Гастон де Варкур привел на место схватки ночных дозорных, и вскоре те уже составляли протокол.
Армель, сонная и то и дело трущая себе кулачками глаза, все же смогла дать показания; графиня Жанна сообщила то, что узнала от несчастной Марипозы Гранда. Все факты подтверждали виновность Злой Феи. Лишь Анри не счел нужным говорить о засаде в доме с зелеными ставнями.
XVII
СКАНДАЛ В ЗАЛЕ «БЫЧИЙ ГЛАЗ»
Прошло две недели. Утром, около одиннадцати часов, перед Оливье де Совом, который накануне передал письмо и рапорты губернатора Жана Дюкасса господину Поншартрену, государственному секретарю, морскому министру и министру королевского двора, открылись двери кабинета Людовика XIV.
Монарху уже подробно доложили обо всех обстоятельствах дела, но, чтобы принять окончательное решение, он пожелал выслушать самого капитана де Сова. Как обычно, король был чрезвычайно любезен.
Просматривая бумаги, разложенные на столе, он задавал очень точные вопросы о количестве корсарских кораблей, которые могла выставить Тортуга, и о численности флибустьерского войска. Затем Людовик доверительно сказал молодому человеку:
— Мы долго колебались, сударь, прежде чем решиться на союз с «береговыми братьями». Иностранные газеты, особенно голландские, кричат о злодеяниях флибустьеров… Конечно, другой климат, другие нравы… Нам известно, что под антильским небом многое выглядит по-иному. Впрочем, испанцы совершили столько зверств в Америке, да и в Европе, что вряд ли заслуживают названия христианской нации.
И, вскинув голову, добавил жестко:
— Мы желаем покончить с Испанией. Мы приняли решение завершить разгром отвратительной империи Карла V. Мы полагаем, что в Вест-Индии ее могуществу будет нанесен сокрушительный удар. Вот почему мы склонны принять предложения губернатора Дюкасса. На Тортугу вскоре прибудет господин де Пуанти, командующий эскадрой. В настоящее время ему удалось собрать довольно сильный флот: семь больших кораблей, одиннадцать фрегатов, несколько бригантин, не говоря о сторожевых катерах, плотах и брандерах[64]. Вы будете сопровождать эту эскадру, сударь, на вашем бриге «Звезда морей». Мы назначаем вас капитаном. Я с удовольствием подпишу ваш патент.
Сияющий Оливье поклонился, покраснев от радости.
Если раньше он был всего лишь офицером флибустьерского флота, то теперь он становился капитаном на службе короля. Он открыл рот, чтобы поблагодарить монарха, но Людовик остановил его жестом, полным благородства.
— Это награда за вашу порядочность и человеколюбие, сударь. Мы желаем, чтобы все твердо знали: когда будет заключен мир, мы начнем жестоко пресекать грабежи и разбой…
В глубине души Оливье понимал, что это означает смертный приговор для Тортуги. Он невольно подумал: «Что сталось бы с флибустьерами, если бы они вступили в союз с Испанией?»
Он уже собирался покинуть кабинет — пятясь и кланяясь, как того требовал этикет, — но Людовик XIV, улыбнувшись ему, вдруг произнес удивительные слова:
— Этот день переменит вашу судьбу, господин де Сов…
— Ваше величество, — воскликнул капитан, — король оказал мне великую милость, назначив…
— Вас ожидает гораздо большее!
Чуть склонив голову, монарх сделал прощальный жест правой рукой, и Оливье де Сов, не помня себя от счастья, очутился в знаменитой зале, которую называли «Бычий глаз», поскольку свет в нее проходил через круглое окно. Здесь всегда толпились придворные, просители, министерские чиновники — все в сверкающих ослепительных нарядах. Это был центр дворцовых интриг.
Едва закрылась дверь королевского кабинета, как Оливье в изумлении вскричал:
— Лагардер!
Он узнал этого бешеного юнца, который две недели назад ускользнул от него в Сен-Клу. Перед ним стоял подлый похититель Армель, посмевший поднять руку на его дитя!
Безумная ярость овладела им. Забыв о том, где находится, он выхватил шпагу с криком, скорее даже с воплем:
— Негодяй! На этот раз я заставлю тебя говорить!
Эта дикая выходка была встречена общим ропотом.
Принцы, маршалы, пэры Франции, герцоги и графы были настолько потрясены, что застыли на месте. Впрочем, все произошло очень быстро, и вмешаться никто не успел. Анри, отразив удар, промолвил, улыбаясь:
— Вы сказали «негодяй», сударь? Вот слово, которое вы не должны больше произносить! Разве не вы напали на меня вместе с дюжиной головорезов и…
Вдруг двери королевского кабинета рывком распахнулись, и на пороге возник Людовик с нахмуренным челом:
— В чем дело, господа?
Все, обнажив головы, склонились. Две шпаги благоговейно опустились перед королем.
Но в тот момент, когда Людовик XIV с недовольным видом сделал шаг вперед, чтобы побранить, а, возможно, и наказать дуэлистов, в сверкающей толпе придворных произошло какое-то движение: инстинктивно расступившись, они образовали проход, по которому величественно шествовала госпожа де Ментенон. За ней шли Армель, графиня де Монборон и виконт де Варкур.
Король, сняв шляпу, поклонился, а потом удалился в кабинет. Он был предупрежден и, по соображениям высшей деликатности, не желал стеснять своим присутствием свидетелей и участников трогательной сцены.
