Андрей Степаненко - Великий мертвый
— А в арьергарде, значит, я? — басисто прогудел Альварадо.
— А ты что думал?! — рявкнул Кортес. — Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать!
В следующие два часа в присутствии Королевских чиновников и доверенных лиц от каждого отряда он отделил королевскую пятину, навьючил ее на восемь раненых и хромых лошадей и на восемьдесят самых крепких тлашкальцев и призвал внимание всех присутствующих.
— Я требую вашего свидетельствования: больше ни вывезти, ни вынести невозможно. Ни долю Веласкеса, ни солдатскую, ни тем более мою. Потому что и лошади, и люди будут участвовать в бою.
— Подтверждаем… верно… все так, Кортес, — хмуро отозвались свидетели.
— Тогда составляем акт, — поджал губы Кортес и повернулся к Годою. — Напишите и проверьте, чтобы каждый подписал.
Годой быстро составил акт, и грамотные подписали его, а неграмотные поставили крест, и вот тогда Кортес вышел к ожидающим его войскам.
— Все остальное — ничье, — кивнул он в сторону тайника за часовней. — Пусть каждый возьмет, сколько ему заблагорассудится. И чтоб не говорили потом, что Кортес жаден. Я даже свое бросил.
Солдаты растерянно переглянулись. Такого не ждал никто, и лишь Берналь Диас, да еще два десятка самых опытных солдат смотрели на ринувшихся в тайник, отталкивающих друг друга новичков с презрительной и брезгливой ухмылкой. Но вот ни стыдить их, ни, тем более, отговаривать они явно не собирались.
* * *Разведчики отслеживали каждый шаг вышедшей около полуночи огромной колонны.
— Они вынесли переносной мост, — докладывала разведка. — Если отнять и сжечь, они уже не выберутся никогда!
Но Куит-Лауак лишь качал головой.
— Пусть идут, — не обращая внимания на изнемогающих от желания отомстить воинов, твердил он. — И не трогать, пока они не дойдут до пролома в дамбе.
— Но почему?!
— Если атаковать в городе, — терпеливо объяснял Куит-Лауак, — они засядут в домах. Месяц придется выбивать… А на дамбе им спрятаться будет негде — и справа, и слева только вода и наши пироги.
Прошло еще совсем немного времени, и разведка донесла следующую весть.
— С ним все жены и дети Мотекусомы и Какама-цина! Что делать?!
— Ждать, — отрезал Куит-Лауак. — На дамбе женщины и дети начнут мешать движению колонны, и всех их бросят.
А потом прошло еще немного времени, и разведчики донесли, что в самом хвосте колонны идет Альварадо. Куит-Лауак невольно скрипнул зубами: он слишком хорошо запомнил свой позор, когда солнечный кастиланин грабил хлебного Уицилопочтли, а он, будущий вождь всего Союза, лежал, притворяясь мертвым среди мертвых.
— Ждать! — хрипло выдохнул он. — Альварадо всего лишь один, совсем незначительный вождь, а нам нужно убить всех!
И лишь когда мост был уложен через пролом, и по нему пошли, а точнее, побежали первые кастилане, Куит-Лауак отдал приказ:
— Начинаем! Убейте их всех!
* * *Кортес подгонял тлашкальцев — каждый с грузом золота на спине — и конюхов, под узды ведущих «золотых» лошадей, и словом, и кулаком, но когда над озером прогремел клич «Пироги в атаку», плюнул на всех и вся и пустил жеребца галопом. А едва последняя лошадь Кортеса перешла мост, Берналь Диас в двух местах перерубил связывающие бревна канаты, и перегруженный мост начал стремительно рассыпаться.
— Ты что делаешь, нехристь?! — проревел один из капитанов Нарваэса, видевший, что произошло.
Но и его лошадь уже провалилась ногой в щель между бревен, а сам он, получив индейскую стрелу в горло, захрипел и откинулся на спину.
И вот дальше пошло, как по писаному. Озеро вмиг покрылось бесчисленными пирогами, и воины бросались в воду и, стоя по шею в воде, принялись яростно растаскивать разъезжающиеся бревна моста в разные стороны. А сзади по перегруженным золотом, а потому безнадежно отставшим от всех, новичкам ударили отборные силы Куит-Лауака.
Они настолько разъярились, что даже не думали ни об ушедшем небольшом передовом отряде, ни о том, что где-то здесь, посреди давящих друг друга кастилан должны быть и члены семей Мотекусомы и Какама-цина.
Альварадо кинул взгляд назад: кое-кто из людей Нарваэса уже не выдержал и рванулся назад, под защиту стоящих на суше стен… и это было хорошо. Затем он глянул на доверенные ему, но уже брошенные тлашкальцами пушки и понял, что спасать здесь нечего. И лишь там, впереди, среди сотен торчащих из воды голов и вскинутых в мольбе рук еще брезжила надежда.
Он пришпорил коня и, сшибая с дамбы подворачивающихся баб и пацанов из гарема, подъехал к тому, что когда-то было мостом. Мигом оценил обстановку, развернул коня и галопом помчался назад, в самый конец огромной, почти двухтысячной толпы членов двух высочайших семей.
— Всем идти вперед! — рявкнул он по-мешикски и поднял коня на дыбы. — Вперед или мой Громовой Тапир всех пожрет! Сантьяго Матаиндес!
Вставшая на дыбы лошадь до смерти ужасала всех мавров, каких он только видел, — в каждом городке, когда-либо посещенном их армадой. Подействовало это и теперь. Бабы завизжали, подхватили детей и рванули по дамбе прочь от исходящей пеной гигантской свиньи.
— Быстрее! — уже на кастильском орал Альварадо. — Быстрее, чертовы дикари!
И они давили и давили друг друга, пытаясь убежать от этого кошмара и спихивая в пролом тех, кто волей судьбы оказался впереди. И когда их, еще удерживающихся на суше, осталось от силы полсотни, Альварадо ударил шпорами и направил спотыкающуюся и проваливающуюся кобылу через шевелящийся сотнями тел пролом — прямо по головам.
* * *Сандоваль нагнал Кортеса с его двумя с половиной сотнями отборных солдат и грузом золота уже на суше — неподалеку от города Тлакопана.
— Кортес! — страшно заорал он. — Они гибнут!
— Заткнись! — на ходу огрызнулся генерал-капитан.
— Но они гибнут! — уже в совершенном отчаянии выкрикнул Сандоваль. — Их еще можно спасти!
Кортес грязно выругался и остановил коня.
— Ты себя спаси, Сандоваль, а потом уже о других думай!
— Сандоваль прав! — подъехал запыхавшийся Кристобаль де Олид. — Там еще многих можно вытащить! Ты не можешь их просто бросить!
Кортес кинул в них ненавидящий взгляд. И Сандоваль, и Олид намеревались настаивать на своем до конца, — это было видно.
— Черт с вами! — зло выдохнул он и развернул коня. — Носильщикам стоять! Остальные — за мной!
В четверть часа они домчались по широкой, мощеной шлифованным камнем дамбе почти до самого города, но едва подъехали к пролому, как поняли, что все кончено. Воду возле пролома сплошным ковром покрывали трупы и редкие бревна, а на той стороне стоял вой добиваемых солдат. И лишь на этой стороне еще остался пяток израненных кастильцев, да восемь тлашкальцев, из последних сил отбивающихся от наседающих на них и тоже порядком измотанных «охотников за пленными».
