Патрик О'Брайан - Миссия на Маврикий
— Кажется, я могу поздравить вас с отличным выполнением весьма тонкого маневра, джентльмены?
Доктора сдержанно ответили, что не сделали ничего особенного — любой знающий хирург сделал бы не хуже, и, в любом случае, добавили они с чистосердечием, которое бы повергло в шок бедного Колли, поздравлять еще не с чем, пока не разрешится кризис. Пока пациент не переживет кризис, говорить об успехе рано — а смерть может вызвать великое множество факторов.
— Я очень надеюсь, что он выживет, — Джек, не отрываясь, смотрел на удаляющихся врагов. — Колли — отличный моряк, надежный, с твердой рукой. С орудием своим управлялся — дай Бог каждому. И детишек у него полно, помнится.
Все это было абсолютной правдой: Том Колли, будучи в здравом уме, был ценным, хотя и драчливым, членом своего подразделения. Он сроднился с морем, мог легко управляться и с парусами и со штурвалом, а смотреть, как он танцует джигу, было одно удовольствие, так что корабль без него был бы уже не тот.
Но не только в этом была причина заинтересованности Джека — за перечисленными вполне осязаемыми факторами скрывались другие, которые доброжелательный наблюдатель назвал бы мистицизмом, а менее распложенный — диким суеверием. Джек бы ни за что никому не признался, но в душе он связывал выздоровление несчастного моряка с грядущим успехом всей своей кампании, и, судя по поведению «Эстри» и «Ифигении», Колли шел на поправку. Интересно, если бы широкий вымпел Гамелена развевался над «Эстри», а не над «Венус» — было бы поведение французов более решительным? Рискнули бы эти два фрегата броситься в бой, чтоб лишить его последних надежд — чего бы это им не стоило? Из того, что он узнал о французском коммодоре — сомнительно.
— Впечатляющий документ, — изрек губернатор Фаркьюхар, возвращая копию буллы Пия VII об отлучении Бонапарта, до сих пор необнародованную, но вполне действительную, подтвержденную епископской печатью. — Хотя некоторые выражения не вполне цицероновские, это одно из внушительнейших проклятий, какие я когда либо видел. Будь я католиком, мне бы было крайне неуютно оказаться рядом с проклятым. С епископом, полагаю, проблем не возникло?
Стивен улыбнулся, а Фаркьюхар продолжил:
— Ох уж эта ваша скрупулезность! В министерстве, полагаю, эта вещь бы очень пригодилась. Сделаем еще копию?
— Пусть министерство вас не заботит, дорогой сэр — отозвался Стивен. — Они отлично осведомлены о существовании этого документа — этот «секрет» давно не секрет. Но, как бы то ни было, мне нельзя раскрывать свой источник информации, и я обещал, что на Маврикии это увидят не более трех человек, а затем текст будет предан огню.
Стивен сложил полный проклятий лист и сунул его за пазуху. Фаркьюхар проводил его тоскливым взглядом, но лишь протянул:
— Ну-у, коль вы обещали… — после чего оба уставились на валяющиеся гранки, на которых были записаны темы для обсуждения.
Те, что касались Стивена, уже все были вычеркнуты, оставалась одна из списка Фаркьюхара, но, казалось, он не собирается ее поднимать. Он помолчал, рассмеялся и спросил:
— Форма, в которой я записал этот вопрос вряд ли является подходящей. Вы, пожалуй, могли бы счесть ее оскорбительной. Я записал, просто для себя, попросить у вас (это вас ни к чему не обязывает, поверьте, ибо это не официальное объяснение, ну, вы понимаете…) объяснений по поводу гиперактивного оптимизма Коммодора. Он ведет себя так, словно все наши планы по завоеванию Маврикия остаются в силе, несмотря на кошмарную неудачу у Иль Де Ла Пас. Он не то убедил, не то заразил Китинга, и они оба мечутся по острову день и ночь, воплощая план и наплевав на очевидные обстоятельства. Я, конечно, своей властью поддерживаю их (едва ли я мог бы действовать иначе, особенно сейчас, когда он явился в облике героя-Громовержца). Он тут вбежал в мою комнату с криком: «Братец Фаркъюхар, будь так добр, сруби все самые высокие деревья на острове, и прикажи всем плотникам работать на верфи. «Эфришен» должен быть с мачтами к закату вторника, не позднее!» — и убежал. Я, конечно, повиновался с трепетом, но когда я вспоминаю, что французы имеют семь фрегатов на наш один целый и одну жалкую развалину, и сколько орудий с их стороны приходится на одну нашу пушку — я просто немею.
Фаркьюхар замолчал, глядя в окно, словно и правда онемел. Стивен, дабы заполнить паузу, заметил, что считать надо не количество пушек, а то, с какой меткостью их наводят и с каким усердием обслуживают, и добавил, что хотя «Эфришен» все еще не годится для боя, его артиллерия вполне может послужить на других судах.
— Все так, — отозвался губернатор, — но мне хотелось бы избавиться от недостойных мыслей о причинах нынешней бодрости коммодора. Мне думается, может, он знает что-то, чего не знаю я? Прошу вас, не поймите меня неправильно, доктор Мэтьюрин!
— Ни в коем случае, дорогой сэр! Нет, я говорил ему то же самое, что и вам. Ответ лежит совсем в другой плоскости. Если я правильно понял, коммодор Обри пришел к убеждению, что у нас есть моральное преимущество над нашими противниками, что мы перехватили у них инициативу. Что, хотя им не занимать ни кораблей, ни навыков судовождения, они слабы духом. Им не хватает наступательного порыва, решимости поставить все на один решительный удар. А коммодор, к тому же, считает, что Гамелен гораздо больше заинтересован в погоне за компанейскими кораблями, чем к стяжанию лавров, даже когда они сами валятся ему в руки. Нашему коммодору очень понравилось ваше замечание насчет Фортуны, и он заметил, что Гамелену будет дьявольски трудно ухватить ту за локоны, когда она уже смотрит в другую сторону.
— Я сказал это совсем в другой обстановке, — отозвался Фаркъюхар, но Стивен, захваченный своими мыслями, продолжил:
— Я не стратег, но я очень хорошо знаю Джека Обри. Я уважаю его суждения по военно-морским делам, его военную интуицию, которая вполне подтверждена реальными делами. Могут ведь быть и некие иррациональные факторы, — добавил он, будучи прекрасно осведомлен о причинах торопливых, но частых визитов друга в госпиталь, и его неумеренных восторгов по поводу выздоровления Колли, — такие, как морские приметы и тому подобное, что не имеет рационального объяснения.
— То есть, вы твердо убеждены, — с сомнением протянул Фаркъюхар. — Ну, что же, тогда и я убежден, хотя и не до конца. Но, хотя бы, нет никаких причин ему выходить в море, пока «Эфришен» не будет готов? Незачем ставить себя в опасность столкновения одному против семи, словно морской рыцарь Байярд?
— Я полагаю, нет, но вряд ли я могу ответить точно. А теперь, сэр, — Стивен встал, — я должен просить разрешения вас покинуть. Шлюпка уже, несомненно, ждет меня, и в мой адрес произнесут немало сильных выражений, если я не потороплюсь.
