Бернард Корнуэлл - Смерть королей
Они наблюдали за нашей работой, собрались еще в большем количестве на западно-саксонском берегу реки, но никто не пришел свершить месть. Я оставил Стеапу с его людьми на страже баррикады, в уверенности, что ни один датчанин не пересечет реку, пока он там.
Потом я отправился допрашивать пленных.
Двух датчан сторожили шесть мерсийцев Этельфлед, охраняя их от ярости толпы, собравшейся на площади перед монастырем святой Вербурги.
Толпа притихла при моем появлении, возможно, напуганная Брогой, чья морда все еще была в крови. Я выскользнул из седла и отдал Осви поводья. Вздох Змея по-прежнему был зажат в моей руке, лезвие в крови.
Неподалеку от монастыря находилась таверна с гусем на вывеске, и я завел обоих пленников в ее двор. Их звали Лейф и Хакон, оба были молоды, испуганы и оба пытались этого не показывать. Я закрыл ворота и запер их на засов. Они вдвоем стояли в центре двора в окружении нас шестерых.
Лейф, который не выглядел старше шестнадцати, не мог отвести взгляд от окровавленного лезвия Вздоха Змея.
— У вас есть выбор, — сказал я им.
— Вы можете ответить на мои вопросы и умереть с мечами в руках, или будете упрямиться, и я сдеру с вас одежду и брошу толпе снаружи. Во-первых, кто ваш господин?
— Я служу ярлу Кнуту, — сказал Лейф.
— А я служу королю Эорику, — добавил Хакон, его голос звучал так тихо, что я едва его слышал. Он был крепким мальчишкой с вытянутым лицом и соломенными волосами.
Он был в старой кольчуге, порванной на локтях, которая была слишком велика для него, как я подозревал, это была кольчуга его отца. На шее у него был крест, а у Лейфа — молот.
— Кто командует вашей армией? — спросил я их.
Оба поколебались.
— Король Эорик? — предположил Хакон, но его голос звучал неуверенно.
— Ярл Сигурд и ярл Кнут, — произнес Лейф, столь же неуверенно и почти одновременно.
И это объясняло многое, подумал я.
— Не Этельволд?
— И он тоже, — сказал Лейф. Он дрожал.
— Беортсиг в армии?
— Да, господин, но он служит ярлу Сигурду.
— И ярл Хэстен служит ярлу Сигурду?
— Да, господин, — отозвался Хакон. Значит, Этельфлед была права, подумал я. Слишком много вождей, и нет единого предводителя. Эорик слаб, но горд, и он не станет подчиняться Сигурду или Кнуту, в то время как эти двое, вероятно, презирают Эорика, хотя им и приходится обращаться с ним как с королем, чтобы иметь в распоряжении его войска.
— И какого размера армия? — спросил я.
Ни одни из них не знал. Лейф полагал, что она насчитывала десять тысяч, что было нелепо, а Хакон просто заявил, что их заверили, что это самая большая армия, когда-либо атаковавшая саксов.
— И куда она направляется? — спросил я.
И снова ни один не знал, им сказали, что Этельволда сделают королем Уэссекса, а Беортсига — королем Мерсии, и эти монархи вознаградят их землями, но когда я спросил, идут ли они на Винтанкестер, оба выглядели растерянными, и я понял, что они никогда даже не слышали об этом городе.
Я дал Финану прикончить Лейфа. Он умер храбро и быстро, с мечом в руке, но Хакон молил о встрече со священником перед смертью.
— Ты датчанин, — сказал я ему.
— И христианин, господин.
— Разве в Восточной Англии никто не поклоняется Одину?
— Некоторые, господин, но немногие.
Это вызывало беспокойство. Некоторые датчане, насколько я знал, обратились в христианство, потому что это было удобно. Хэстен настоял на крещении своей жены и дочерей, но только потому что этим он добился более выгодного соглашения с Альфредом, хотя если Оффа не врал абсолютно обо всем накануне своей смерти, жена Хэстена действительно была верующей.
Теперь, когда я стою перед лицом собственной смерти и мой преклонный возраст затуманивает великолепие этого мира, я вижу вокруг одних христиан. Возможно, на самом крайнем севере, где лед держится и летом, остались какие-нибудь люди, поклоняющиеся Тору, Одину и Фрейе, но я не знаю ни одного в Британии.
Мы скользим в темноту, в сторону окончательного хаоса Рагнарока, когда моря сгорят в неразберихе и земля расколется, и даже боги умрут. Хакону было все равно, держать ли меч в руках, он лишь хотел произнести свои молитвы, и когда они были сказаны, мы сняли его голову с плеч.
Я послал новых гонцов к Эдварду, только теперь я послал Финана, потому что знал, что король послушает ирландца, и послал его с семью воинами. Они должны были ехать на запад, пересечь Темез, а потом быстро двигаться до Винтанкестера или того места, где мог находиться король, они везли собственноручно написанное мной письмо.
Люди всегда удивлялись, что я умею читать и писать, но Беокка научил меня, когда я был ребенком, и я так и не потерял эти умения. Альфред, конечно же, настаивал на том, чтобы все его лорды научились читать, главным образом, чтобы он мог писать нам свои письма с упреками, но со времени его смерти немногие побеспокоились научиться читать, а я все еще не потерял этих навыков.
Я написал, что датчане страдают от того, что у них слишком много предводителей, что они слишком долго задержались к югу от Темеза, что я замедлил их движение, забрав у них лошадей и оставив кучу раненых. Приходи в Кракгелад, торопил я короля.
Собери всех воинов, торопил я его, призови фирд и направь их на датчан с юга, а я буду наковальней, о которую ты сможешь разбить врага, превратив его в лужу крови, кучку костей и пищу для воронов.
Если датчане придут в движение, я как тень последую за ними на северный берег Темеза, чтобы не дать им сбежать, но я сомневался, что они уйдут далеко.
«Они в наших руках, мой король, — писал я, — и теперь ты должен сжать кулак».
Потом я стал ждать. Датчане не сдвинулись с места. Мы видели дым погребальных костров далеко на юге, что говорило о том, что они прочесывают более широкую территорию Уэссекса, но их главный лагерь по-прежнему находился недалеко от кракгеладского моста, который мы превратили в крепость. Никто не смог бы пересечь мост без нашего позволения.
Я переходил его каждый день, взяв с собой пятьдесят или шестьдесят воинов, чтобы патрулировать небольшое пространство на южном берегу и быть уверенным в том, что датчане не двигаются с места, и каждый день я возвращался в Кракгелад в изумлении от того, что враг делает для нас все таким простым.
Ночью я замечал отсвет их костров, освещающих небо на юге, а днем мы видели дым, и за четыре дня не изменилось ничего кроме погоды.
Дождь начинался и затухал, ветер поднимал волны на реке, и однажды осенним утром туман размыл очертания крепостного вала, но когда туман рассеялся, датчане все еще были там.
