Жаклин Монсиньи - Кровавая Роза
– Скорей, помогите нам.
Буа-де-Шен и Пандо-Пандо раздвигали змеиные кольца. Фульвио и Зефирина на четвереньках обшаривали раковины с драгоценными камнями в безуспешных поисках Луиджи.
– Sulver! Suivre![172] – прокаркал Гро Леон.
В ответ послышался лепет. Он шел из глубины пещеры. Ползком, между обломками статуй Фульвио вместе с Зефириной, которая держала факел, добрались до того места, откуда слышался детский голос.
Они застыли, окаменев от ужаса. Раковина, в которой лежал Луиджи, соскользнула как раз под змеиные кольца в конце зала.
Во время землетрясения там открылась расщелина. Непрочно расположившись на растрескавшейся руке одной из статуй, «колыбель» Луиджи висела над черной бездной.
В глубине пропасти ревел бурный поток. С трепетом глядя на сына, который качался над бездной, Фульвио пядь за пядью продвигался вперед.
– Гро Леон, не надо! – взмолился он.
Исполненная лучших намерений птица спускалась на мальчика.
Фульвио дотянулся до ребенка, и тот зашевелился. Раковина опрокинулась в пустоту.
Фульвио удержал Луиджи за одежду.
– Sauve! Sauve![173] – истошно прокричал Гро Леон.
У Зефирины от волнения выступили слезы. Фульвио медленно подтянул ребенка, а затем вручил его Зефирине.
– Вот ваш сын, дорогая!
При слабом свете факела она увидела кровавую розу за ушком Луиджи и горячо припала к ней губами.
«Сын мой… дорогое мое дитя!»
Над их головами раздался треск. Было неблагоразумно оставаться под этим нагромождением золота и статуй.
Фульвио снова взял Луиджи на руки. Молодые супруги ползком стали выбираться назад, прочь из этого проклятого места. Паоло и Буа-де-Шен ждали их.
– Капитан, надо бы подняться туда! Здесь завал, вход закрыт. Неплохо бы проверить, что там наверху.
Фульвио передал Луиджи в руки Зефирине и последовал за своими товарищами вверх по развалинам, в которые превратилась лестница. Наверху упавший обломок скалы преграждал вход в пещеру.
– Зефирина, не подходите сюда, – приказал князь.
Огромная статуя и несколько балок, сорвавшись, опрокинулись на донью Гермину, Каролюса, Бизантена и жреца. Двое последних лежали бездыханные, с разбитыми головами.
Донья Гермина, которой завалило ноги до самых бедер, выла от боли.
– Ко мне! Спасите! О! Я умираю! Каролюсу каменным брусом раздавило грудь.
– Мы вас освободим! – произнес Фульвио.
– Нет, слишком поздно… Рыжуха… это ты? – простонал карлик.
Прижав голову Луиджи к своему плечу, чтобы он не видел этого отвратительного зрелища, Зефирина приблизилась к своим родичам.
Несчастный уродец, несомненно, сильно страдал.
– Вот божья кара! Рыжуха, ты знаешь, я вас не… оставил бы… умирать. Я хотел вернуться этой ночью… когда она уснет! Я хлопотал о Луиджи. Прости меня, Зефирина, я не мог ей изменить, это моя сестра! Прости ее… она не ведает, что творит! – произнес Каролюс свистящим шепотом.
– Да, Шарль-Анри, я прощаю тебя, потому что знаю, ты хотел мне помочь, – с грустью ответила Зефирина.
– Это я… покрывала в Кахамарке, я взял медальон, чтобы спасти тебя… иначе она бы тебя убила! – сбивчиво выговорил Каролюс.
У него вырвался предсмертный крик. Фульвио и Буа-де-Шен начали разбирать каменные обломки, чтобы добраться до бруса. Когда он был сброшен с груди карлика, у Каролюса хлынула горлом кровь. Между тем донья Гермина извергала вопли.
– Ко мне! Спасите меня! Зефирина, ты не оставишь меня умирать! У тебя нет больше родных! – стонала злодейка.
Каролюс схватил руку Зефирины.
– Заклинаю тебя, не… обрекай ее… на медленную смерть, Зефирина… Живи и будь… счастлива… Прощай… Рыжуха!
Голова Каролюса откинулась на безобразное кривое плечо. Карлик был мертв. Но глаза навыкате остались открытыми.
Зефирина отпрянула. Она знала, что Каролюс не раз спасал ей жизнь, но его болезненная верность донье Гермине отталкивала.
Фульвио провел пальцами по его векам.
– Да покоится с миром! – тихо, с состраданием проговорил князь.
Затем помог Зефирине подняться.
– Ко мне!.. Пожалей меня, Зефирина! – кричала жалобным голосом донья Гермина.
Фульвио отвел жену в сторону.
– Нас слишком мало, чтобы сдвинуть этот камень. Землетрясение может повториться с минуты на минуту. Выход закрыт, а секретный механизм не действует. Гро Леон и Буа-де-Шен нашли, как можно выбраться отсюда по подземной реке. Нужно уходить как можно скорее… Должны ли мы бросить ее умирать?
Зефирина прижала маленького Луиджи к груди. Она трепетала всем своим существом.
– Фульвио, ты спрашиваешь меня…, – пробормотала она.
– Я думаю, что будет милосердно убить ее! Предчувствуя, что замышляется, донья Гермина взмолилась:
– Не слушай его, Зефирина, спаси меня! Вспомни, я могла бы тебя убить… Будь милосердна! Я уйду в монастырь! Умоляю! Я не убила твоего ребенка, я могла… а-а-а… мне плохо… Я не убила Луиджи… О! Рикардо, помоги своей матери!
Пригвожденная к полу, с обагренным кровью ртом и волосами, торчащими, как у Горгоны, донья Гермина воплощала смертные муки в их самом отталкивающем виде. Преодолевая отвращение, Зефирина приблизилась к ней.
– Я прощаю вам, сударыня, все зло, что вы причинили моей семье. Прощаю убийство моей матери, отца и все ваши козни против моего мужа, ребенка и меня! Головой моего Луиджи клянусь молиться за вас и ваши грехи… Прощайте, донья Гермина!
Зефирина обернулась. Фульвио поднял аркебузу Бизантена.
– Нет, только не это! – взвыла донья Гермина.
– А вот я не прощаю вам, сударыня, зло, которое вы причинили моей жене и моему ребенку. Но из соображений гуманности освобождаю вас от страданий. Покайтесь, вам предстоит явиться перед Богом!
– Мой Бог – дьявол… Я вас ненавижу, князь Фарнелло, я ненавижу тебя, Зефирина… Будьте прокляты, будь…
Фульвио выстрелил. Голова доньи Гермины дернулась. Злодейка была мертва.
Щелчок аркебузы отозвался под сводами. Упало несколько обломков скалы.
Зефирина застыла, как вкопанная. Фульвио обнял ее за плечи.
– Не будем терять время!
Пандо-Пандо уже сделал перевязку Манко. Буа-де-Шен и Фульвио смастерили с помощью двух брусов носилки. На них был уложен Сапа Инка…
Фульвио приказал своим соратникам набить карманы драгоценными камнями. Он сам показал пример и заставил Зефирину сделать то же.
– Боюсь, эти богатства принесут нам несчастье, – прошептала молодая женщина.
– Ребячество, дорогая…, наоборот, они помогут нам! – возразил Фульвио.
Зефирина с волнением отметила, что он называет ее, как прежде, ласковыми итальянскими словами.
Фульвио, погладив прижавшиеся друг к другу головки жены и сына, произнес вполголоса:
